Джеймс Холлис - Почему хорошие люди совершают плохие поступки. Понимание темных сторон нашей души

Раз уж существует индивидуальная Тень, значит, Тень распределена между нами, просачивается в коллективное выражение через наши общественные взаимодействия друг с другом. Это просачивание Тени тем более получает одобрительную санкцию всякий раз, когда она институционализируется.

Однажды в ходе беседы с одной моей обеспокоенной пациенткой она призналась мне, что больше не понимает, что творится в ее мире – в том мире, где она выросла, которому верила, чьи ценности в ее понимании были благородны и достойны зависти. Разделение внутри ее церкви и те едкие нападки, которыми обменивались обе стороны, словно бы служили отражением взаимной враждебности и жгучей непримиримости культурных войн ее нации. Не было больше той Америки, достойной в ее представлении самого почетного места в мире, которую она прежде знала и в которую верила. Тогда я упомянул о не столь привлекательных аспектах нашей истории, что подобные разделения не новость, что мы однажды уничтожили шестьсот тысяч сограждан, а миллион других сделали калеками. Мы истребляли коренные цивилизации и насильно загоняли их в концлагеря, именуемые резервациями [70], и узаконили самую позорную из всех человеческих практик, «специфичный институт» рабства. Даже сейчас, невзирая на все наше изобилие, 20 % населения страны ложатся спать голодными каждый вечер, а собственно штат, в котором она живет, – лидер по количеству смертных казней, но на последнем месте по здравоохранению, образованию и перспективам для населения. Ей пришлось признать, что по-настоящему она никогда не знала своей страны. Ее и моя тоже Америка – с облагораживающей личностью Великого Освободителя, планом Маршалла, страна равных возможностей для всех, – эта же страна неоднократно развязывала агрессивные войны, вторгалась в Мексику (1846–1848), на Гавайи (1893), Кубу (1898), Филиппины (1898), в Иран (1953), Гватемалу (1954), Ирак (2003), навязывала войны многочисленным коренным племенам, свергала законные правительства в Иране, Аргентине, Никарагуа, Вьетнаме и многих других странах. Не кто иной, как наша страна, борец за права человека и верховенство закона, создала де-факто концлагеря для собственных граждан – нисеев – и открыто попирает права человека в Абу-Граибе и Гуантанамо [71]. Она не стала отрицать и того, что администрация, за которую она голосовала, грубо подделала разведданные, чтобы дать волю старой вражде и новому империализму; что она же скрывает научные данные о репродукции, глобальном потеплении, токсичных выбросах и сексуальном образовании, цинично отстранилась от защиты природных ресурсов, сняла разделительный барьер между церковью и государством; потворствовала богатым за счет бедных и среднего класса через изменения в законодательстве, восстановила навязывание нравственных догм меньшинства, прежде упраздненное широким консенсусом; намеренно разделила своих граждан так называемой политикой вбивания клиньев, урезала субсидии на здравоохранение наименее социально защищенным, придумала внезаконные обоснования для снятия запрета на проникновение в личную жизнь, политизировала утечку данных, классифицированных как секретные, использовала красную тряпку войны с терроризмом для превышения своих полномочий и избирательного использования закона (таково было заключение Верховного Суда и Американской ассоциации адвокатов), предала наших союзников и создала новых врагов, осмелилась навесить ярлык на каждого несогласного или пытавшегося призвать ее к отчету за отсутствие патриотизма или потворство терроризму своей мягкотелостью – и это все та самая администрация, которая объявляла о своей приверженности семейным ценностям и строгим нравственным нормам [72].

Разве эти примеры – не корпоративная Тень, мрачный шлейф, сопровождающий самодовольных людей, с готовностью расхваливающих свои достоинства и добрые намерения? Как тут не вспомнить замечание Эмерсона, что наши поступки говорят громче наших слов? И разве не верным будет сказать, что корпоративная жизнь, какими бы благородными ни были ее намерения, вечно будет возвращаться снова к своему наименьшему общему знаменателю? Эдлай Стивенсон, бывший губернатор от штата Иллинойс и посол США в ООН, как-то сказал, что нравственным мерилом нации может служить то, как она относится к тем своим гражданам, которым меньше других повезло в этой жизни. На эту целительную программу возлагала все свои надежды и моя клиентка, однако правительство, которому она отдала свой голос, скатилось до авантюр во внешней политике и затягиванию поясов во внутренней из-за своей ограниченной идеологии. Когда кто-то посылает на войну сына или дочь другого человека, насколько во всем этом замешана Тень? Ведь в армию на самом деле чаще всего попадают дети из бедных слоев и национальных меньшинств. Какую внешнюю политику проводил бы в жизнь средний и верхний класс, если бы призывную повестку во время следующей иностранной авантюры получили их дети? [73]Вот это была бы настоящая проверка национальной безопасности и семейным ценностям.

Никто не спорит с тем, что факел в руке статуи в нью-йоркской гавани продолжает маяком светить всему миру, однако он также отбрасывает очень длинную и мрачную Тень. И это относится и ко всем остальным нациям! Коллективная, совокупная, институциональная Тень всегда содержит в себе неисследованную Тень каждого из нас. То, в отношении чего мы бессознательны, чего не желаем замечать, привнесет свою долю тьмы в нашу коллективную институциональную Тень. На протяжении многих лет мальчиком для битья, излюбленным объектом нападок моралистов и общественных критиков оставалась нацистская Германия, ставшая как бы испытательным полигоном прочности западных человеческих ценностей и цивилизационных институтов. Но и там, что совершенно очевидно, нравственные, образовательные, религиозные, научные институты оказались не способны предотвратить диктатуру Тени. У нас есть полное основание спросить – как могло получиться так, что культура, которая дала миру Гете и Бетховена, произвела на свет таких свиней, как Геббельс и Гиммлер? Как на свободных выборах могла она отдать предпочтение австрийскому капралу, этому ничтожному социопату, и вручить ему свою душу? Как могла она обрушиться на свои этнические меньшинства и своих недееспособных граждан, посвятив свои инженерные способности решению проблемы массовых перевозок и эффективного уничтожения людей в лагерях? Как вышло, что древнее дерево, дуб Гёте, под которым некогда любил бывать мудрец из Веймара, оказалось буквально в центре Бухенвальда? Как могла возвышенная культура, породившая Фауста, – и это невольно отозвалось эхом в местоположении фабрики смерти под названием «Книжный лес» [74]– стать сценой такого скатывания к мрачной деградации человеческого духа? Почему культура Дихтера и Денкера стала также и культурой Рихтера и Хенкера? [75]