Жан-Мишель Кинодо - Приручение одиночества. Сепарационная тревога в психоанализе

Проходя проработку в подстадиях практики и рапрошман, ребенок достигает фазы «константности объекта», которая связана с кульминацией этого процесса. Малер считает, что константность объекта возникает примерно к трем годам, то есть относительно поздно, если сравнивать с взглядами других специалистов в области развития. Интроекция константности объекта имеет двойное значение: с одной стороны, она означает приобретение интернализованного и поддерживающего образа первичного объекта любви, матери, и, с другой стороны, означает, что целостный объект был интернализован, с его хорошими и несовершенными сторонами. Приобретение «константности объекта» идет рука об руку с чувством «константности/постоянства Эго».

Исследования, основанные преимущественно на прямых наблюдениях за матерями с детьми (наблюдение за диадой мать-дитя, заинтересованными и незаинтересованными лицами, фильмы о детях, наблюдения за группами детей, тесты, интервью с отцами и посещение детей на дому [Mahler et al., 236-8]) показали важную роль контакта между матерью и ребенком на разных стадиях процесса сепарации-индивидуации. У детей-психотиков, неспособных использовать мать как реальный внешний объект и поддержку для развития, наблюдалось появление стабильного чувства раздельности, при поддержании контакта, помогающего уменьшить симбиотические тенденции. Эта работа показала также, что специфическая функция матери состоит не только в том, чтобы способствовать сепарации ребенка, но и в том, чтобы помочь ему в достижении собственной идентичности.

Идеи Малер последовательно применялись в практике психоанализа детей и взрослых в контексте эго-психологии. Пайн (Pine, 1979), один из соавторов работы Малер «Психологическое рождение ребенка», обращает внимание на одну из опасностей клинического применения этих идей, а именно – на чрезмерное и несоответствующее их использование. В этой работе Пайн использует несколько концепций, производных от концепции сепарации-индивидуации, в клинической практике с детьми, подростками и взрослыми. Он подчеркивает, что привязанность к матери первична по отношению к осознанию дифференциации Эго и объекта, но отмечает, что эта привязанность еще не является истинными взаимоотношениями. Восприятие матери приходит позднее, поскольку дифференциация воспринимается болезненно, не только как приобретение. При интерпретации сепарации-индивидуации следует принимать во внимание эти две формы привязанности: первоначальную привязанность к «недифференцированному другому», которая, несомненно, принадлежит стадии сепарации-индивидуации и дает начало различной патологии переноса, и привязанность к «дифференцированному другому.

Применяя концепцию симбиоза в психическом развитии, Малер делает ее центральной стадией в процессе сепарации-индивидуации, сопровождаемой трансформациями сепарационной тревоги и попытками возврата к слиянию. Тем не менее, ее намерения описать интрапсихический феномен до некоторой степени ограничиваются пределами прямых наблюдений – тактики, которая не позволяет иметь доступ к содержанию фантазий: этот доступ дает психоаналитическое исследование. Как отмечал Крамер (Cramer, 1985), Малер достойна похвалы за особое внимание, которое она проявила к развитию Эго и его взаимоотношений с объектом, однако желательно, чтобы ее идеи были интегрированы на основе более точного соотнесения с психоаналитическими наблюдениями.

Многие работы последних десятилетий фактически были посвящены решению этой задачи. Обзор этих работ представлен, в частности, в книге, посвященной константности Эго и объекта, в которой сравниваются разнообразные теоретические и клинические точки зрения (Lax et al., 1986).

На первый взгляд, кажется, что концепциям сепарационной тревоги, утраты объекта и скорби уделяется мало внимания в теоретических взглядах Кохута на нарциссические расстройства личности. Тем не менее, интересно отметить, что когда он излагает свои взгляды на терапию, он отводит сепарации центральное место в проработке нарциссических расстройств. По его мнению, реальные или фантазийные сепарации от аналитика, выводя из равновесия переносный союз с «идеализированным сэлф-объектом», являются решающим элементом в процессе проработки нарциссических расстройств. Кохут (Kohut, 1971) считает утрату объекта главной угрозой, мобилизующей для терапевтических целей не только грандиозное Эго в зеркале переноса, но так же и омнипотентный объект в идеализирующем переносе.

Хайнц Кохут выделяет две стадии в лечении пациентов с нарциссическими расстройствами – в частности, тех, кто формирует идеализирующий перенос: начальную стадию регрессии к примитивному нарциссизму и стадию, в которой этот перенос прорабатывается. Он придерживается той точки зрения, что с самого начала лечения аналитическая ситуация вызывает регрессию к архаическому уровню «нарциссического равновесия», которое переживается этими пациентами как идеальное состояние совершенства и нерушимого союза с аналитиком. Следуя за терапевтической регрессией, «анализанд ощущает аналитика нарциссически, то есть не как отдельного и независимого индивида» (Kohut, 1971, p. 91).

После того, как установлен идеализирующий перенос, можно начинать проработку. Эта новая фаза психоаналитического процесса инициируется тем, что основное нарциссическое равновесие, которого добивается и которое затем отстаивает пациент в ситуации лечения, рано или поздно нарушается. В отличие от переносного невроза, согласно мнению Кохута, это расстройство первичного равновесия, характерное для нарциссических расстройств, и «в самой своей сути оно вызвано определенными внешними обстоятельствами» (1971, р. 90). Эти терапевтические нарушения равновесия возникают при обстоятельствах, описанных далее.

До тех пор, пока перенос не нарушен, пациент ощущает себя целостным, могущественным и в безопасности, поскольку он чувствует, что находится во власти и под контролем аналитика, который включен в ощущение Я. Однако, достигнув стадии нарциссического союза с идеализированным архаическим сэлф-объектом, пациент будет чрезвычайно чувствителен к любым событиям, нарушающим его нарциссический контроль. По мнению Кохута, эти реакции, в сущности, являются результатом «травматического воздействия физического и эмоционального отдаления аналитика» (1971, р. 92), это «отдаление» связано с реальной или фантазийной сепарацией от аналитика. Он упоминает нарушения, вызываемые реальными разлуками во время выходных и отпусков, изменениями времени сессий или опозданиями аналитика, даже если он опаздывает совсем незначительно (1971, р. 92). Он приписывает фантазийные разлуки чувству непонимания или холодности, которые пациент ощущает в аналитике. Эти «перерывы переноса», которые связаны с чувством утраты контроля над аналитиком, вызывают мощные эмоциональные реакции уныния или нарциссической ярости. Ряд клинических примеров показывает, как Кохут интерпретирует реакции анализандов на отсутствие аналитика и на отношения между реальными и фантазийными разлуками. Он представляет психологическое «отдаление» аналитика как эквивалент реального отсутствия (1971, р. 92) и считает, что упреки анализанда в адрес аналитика «значимы и оправданы даже в случаях, когда реальная сепарация длится минуту или вызвана самим пациентом» (1971, р. 92).