Жан-Мишель Кинодо - Приручение одиночества. Сепарационная тревога в психоанализе

Тон Алисы был совсем другим. Накануне этого перерыва она была очень тихой, хотя и говорила мне о своей ревности. Ей бы хотелось иметь со мной такие же близкие отношения, какие я имею с родственниками и друзьями, но она чувствовала себя «только» анализандом, поскольку я был заинтересован в этом. Потом она вспомнила о подруге, которую видела недавно во сне: она входила ко мне как раз в тот момент, когда Алиса уходила. Представление о том, что ее подруга тоже приходит ко мне после нее, вызвала у Алисы сильную ревность и чувство исключенности, но вместе с тем и чувство, что она может прийти на сессию с таким же позитивным отношением, какое, как она предполагала, было у подруги, и воспользоваться преимуществами близких отношений, которые я ей предложил, принимая ее четыре раза в неделю.

Том был в анализе уже несколько лет, когда, после очередных выходных, он сказал мне, что поссорился, а позже помирился со своей партнершей. Он очень рассердился на нее и потом осознал, что бессознательно сместил злость с меня на нее; он был раздражен этим в себе, но ему удалось все уладить в отношениях со своей подругой.

Эстер только что начала свой анализ, и перспектива перерыва оказала на нее сильное действие, вызвав на несколько дней ощущение усталости:

«Я все больше и больше устаю, но не знаю, почему: уже несколько раз такое происходило со мной. Неожиданно я чувствую себя совершенно обессиленной». Сознательно, однако, она не связывала это с неизбежной сепарацией. «Надеюсь, что на следующей неделе дела пойдут лучше. Я сыта по горло всем этим. Пока что мне необходимо это отвратительное настроение, но потом мне нужно выпустить пар, однако даже этого я не могу сделать». На сессии перед перерывом она оставалась взбешенной, только в самый разгар бури возникло воспоминание. Эстер сказала мне, что она с детства любила подобные ситуации: когда что-то было не так, вне зависимости от того, что это было, она начинала вопить до тех пор, пока не получала то, что хотела. Ребенком она плакала ночью, пока родители не брали ее в свою кровать. «Сегодня я сердита на вас, потому что не получаю от вас пользы; это обоснованно, не так ли?» – сказала она мне на прощанье.

Я мог бы продолжать описывать различное отношение моих анализандов к остановкам на аналитическом пути, однако остановлюсь на этом. Мы можем отметить, насколько сильно различаются реакции людей, имеющих каждый свой внутренний мир, отличный от другого. Это показывает, как важно принимать во внимание индивидуальность каждой личности и интерпретировать в соответствии со спецификой переноса, который рассматривается как общая ситуация.

Вклад Мелани Кляйн существенно улучшил наше понимание природы переноса и процесса переноса. Когда Фрейд впервые открыл перенос, он рассматривался как препятствие, став позднее важнейшим психоаналитическим инструментом, который долгое время использовался только при прямых эксплицитных упоминаниях об аналитике. В дальнейшем пришло понимание того, что все, о чем говорит анализанд – не только ассоциации и сновидения, касающиеся аналитика, но все, что он описывает (к примеру, материал из его повседневной жизни или что-то, касающееся его окружения), – дает доступ к бессознательным тревогам, вызываемым ситуацией переноса. В этом смысле Кляйн описывала перенос как общую ситуацию: «Мой опыт показывает, что при разгадывании деталей переноса важно мыслить на основе общих ситуаций, перенесенных из прошлого в настоящее, так же как эмоций, защит и объектных отношений» (Klein, 1952, p. 437). Осмысление открытия Кляйн относительно ранних объектных отношений и психического функционирования показывает, что перенос возникает не только как смещение настоящих объектов прошлого на аналитика, но и как постоянный обмен, основанный на игре проекций и интроекций внутренних объектов с личностью аналитика. Все это делает перенос непрерывным потоком текущего двунаправленного опыта, который часто проявляется инфра-вербально, и нам удается уловить его через контрперенос – чувства, вызываемые в психоаналитике переносом.

Мы часто можем видеть в психоаналитическом процессе, насколько значительно окончание сессии, выходные или отпуск могут нарушить коммуникацию между анализандом и аналитиком; эти передвижения и изменения являются важнейшими аспектами переноса. Поэтому, если перенос и интерпретации рассматривать как связь в постоянном состоянии смещения и развития, наши интерпретации должны быть их живыми отражениями. С этой целью «ни одна интерпретация не должна рассматриваться как чистая интерпретация»; наши интерпретации должны быть поняты в глубине и «резонировать» внутрь анализанда, говорит Джозеф (Joseph, 1985, p. 447). Таким образом, аналитик должен строить свои интерпретации с учетом побуждений анализанда в данный момент, его слов и фантазий и всей его ситуации в целом, а также его нынешнего уровня.

В условиях этих колебаний как аналитику, так и анализанду трудно поддерживать коммуникационные каналы в открытом состоянии. Их работа зависит от способности анализанда к общению и его стиля, который значительно различается у разных людей, а также зависит от того специфического момента аналитического процесса, в котором находится анализанд, и, конечно, от стадии текущей сессии.

Когда анализанд приближается к депрессивной позиции, он в лучшем контакте с собой и другими, и способен вербально выражать то, что он чувствует по отношению к аналитику, которого воспринимает как целостную личность.

Следующий пример касается женщины, которая переживала интенсивную тревогу во время перерывов на выходные. В свою очередь, эта тревога являлась реактивацией очень раннего опыта сепарации, тем не менее, пациентка проявила способность выразить в словах свои наиболее сильные чувства в переносе, принимая мои интерпретации и прорабатывая их:

«Каждый раз меня особенно ранит ваше отсутствие во время выходных или во время отпуска: я боюсь быть чересчур демонстративной в проявлении моей привязанности или злости… когда я нахожусь рядом с каким-нибудь человеком и смотрю на него, мне кажется, что он вот-вот исчезнет. Тогда я отступаю внутрь себя и больше никак не проявляю себя и отказываюсь создавать связи. Я говорю себе, что нет ничего окончательного, и готовлюсь к разрыву… если этого не происходит, я разрываю сама. Когда я была маленькая, мама уходила на какое-то время, а когда она возвращалась, я не узнавала ее. С тех пор мать оставалась мне чужой, и я говорила себе, что это я заставила ее уйти и что это целиком моя вина. Каждый раз я переживаю одно и то же, когда вы покидаете меня».