А. Славская - Основы психологии С. Л. Рубинштейна. Философское обоснование развития

Чрезвычайная сложность задачи, решаемой Рубинштейном, состояла в том, что, обратившись к научному познанию, он продолжал рассматривать его и с философских позиций. Преобразование действительности деятельностью доказывало ее объективность, соответствие онтологическому принципу, ведь преобразование объекта – это его реальное объективное изменение . Рубинштейн в связи со спецификой научного познания акцентирует именно способ преобразования как научную процедуру – на эмпирическом уровне (в эксперименте) преобразуется объект. Но это не любое, произвольное, а сопряженное с теоретической идеальной его интерпретацией преобразование.

Это положение, хотя и много позднее, подтверждается Дж. Б. Конэнтом, который спрашивает: «Доказывает ли это глупость опирающихся на эксперимент философов того времени?» И сам отвечает: совсем нет, это доказывает только то, что в сложных делах науки люди стараются объяснить разнообразие фактов и объединить их в понятийную схему; одного факта самого по себе недостаточно, чтобы разрешить схему. Понятийная схема никогда не отбрасывается только потому, что обнаруживается несколько неподдающихся объяснению фактов, с которыми она не может быть согласована; понятийная схема или модифицируется, или заменяется лучшей, но никогда не отбрасывается так, чтобы вместо нее оставалось пустое место.

Итак, при анализе научного познания Рубинштейн обнаруживает несколько аспектов объективности: объективность самой действительности, от которой отправляется познание и в эмпирической непосредственности, и в данности, но соотнесенная с целями познания; объективность познания как идеально и реально осуществляемого в исследовании преобразования действительности и, наконец, объективность полученного знания. Критерием объективности последнего для Рубинштейна по-прежнему остается целостность познавательной системы, о которой он писал в «Ранних рукописях»: «Все отношения между элементами которой сами суть элементы той же совокупности, так что она замыкается в законченное целое… объективность, – продолжает Рубинштейн, – нужно поэтому искать не в независимости от чего-то другого, а в завершенности его собственного содержания, и определяться объективность какого-либо комплекса содержаний должна взаимоотношениями элементов того же комплекса. Объективно не то, что дано, а то, что завершено» (Рубинштейн, 1989е, с. 343; курсив мой. – А. С. ). Важно дифференцировать определение объективности, которое относится ко всему познанию, в том числе к его процессу и способу, и объективность знания, полученного в его результате. В современных понятиях: научное познание процессуально (и в этом смысле не завершено), а знания, полученные в его результате, представляют целостную и в этом смысле (до определенного времени) закрытую, завершенную систему [17]. Из этого не следует иногда высказываемое суждение, что в рамках старого знания новое невозможно понять и объяснить – этим фактически отрицается преемственность процесса познания.

Ответ на вопрос о непрерывности дальнейшего познания (по отношению к достигнутому знанию) содержится в анализе Рубинштейна различных современных ему концепций, который он осуществлял со своих новых позиций. Его методом была такая реорганизация соотношений в старой сложившейся системе, которая вскрывала неадекватность их связей (или изменение трактовки ее отдельных элементов), а в новой системе образовывала новое целое, новую интерпретацию. Таким образом, определение объективности как завершенности оказывалось относительным, не исключая преемственности в развитии знаний и непрерывности познания в целом, роли старого знания в познании нового.

Однако с современных позиций понимания концепции С. Л. Рубинштейна, в которой центральное место отводится субъекту, важно отметить следующее. Хотя в цикле ранних статей, посвященных гносеологической – логико-научной, методологической проблематике, субъекту как познающему не отводится того центрального места, которое он занимает в статье того же периода «Принцип творческой самодеятельности», но можно утверждать, что он подразумевается Рубинштейном. Чтобы сохранить субъекта, Рубинштейн переходит к своеобразному характерологическому его описанию, переходит на личностный уровень, презентируя Г. Когена и Н. Н. Ланге как авторов концепций.

Написание некролога, посвященного Н. Н. Ланге (Рубинштейн, 2003а), было обусловлено потребностью воздать должное человеку, который ввел его в официальные научные структуры в самые тяжелые годы (Абульханова, Славская, 2010). Подготовка же статьи о Г. Когене, учителе, старшем друге, поддержавшем его в труднейшие минуты жизни, ставшем для него образцом исследователя и педагога, руководителе научного сообщества, диктовалась стремлением испытать свой метод интерпретации научной психологической концепции (Рубинштейн, 2003б). Можно считать, что эти статьи явились первым опытом ума, вступившего на почву психологии.

Он не только анализирует их концепции, но и обращается к характеристике их личностей, мышления, их уровня как мыслителей. Он так страстно и вместе с тем филигранно представляет движение, устремленность их мысли к истине, а личности – к ее достижению, что не приходится сомневаться в том, что он видит и утверждает их в качестве субъектов, которые не только в своих научных достижениях поднимаются на самые вершины, но и сохраняют в себе огромный потенциал и глубочайшую уверенность в своих возможностях познания, своей силе и способности его осуществить.

Сложившаяся проблема завершенности («закрытости») теории и открытие ей дальнейшей перспективы для познания глубоко скрыта в характеристике личностей их авторов. Вопрос, закрыта ли, завершена ли теория, он преобразует в вопрос особенностей личности Н. Н. Ланге, достигшего вершин своих научных деяний. Но, утверждает С. Л. Рубинштейн, достижение вершины не «закрыло» теории, не исчерпало личности творца, тем самым можно читать между строк: его смерть не прекратила дальнейшего развития познания под влиянием его идей. Еще более пронзительно эта мысль проводится в портрете Когена, каким его рисует еще совсем молодой Рубинштейн.

Здесь как бы вопреки возрасту, отметившему лик учителя, утверждается его неуспокоенность достигнутым и, в этом смысле, завершенным. Он в данном случае не от теории, а от самой действительности требует доказательства ее права на подлинность, понимая доказательство как деяние науки и ее субъектов.

Тем самым становится еще более очевидным его главный тезис, что включение познающего в процесс познания не только не исключает его объективности (как полагали многие философы), но обеспечивает максимально достижимую уровнем его мышления доказательность, обоснованность, истинность.