Владимир Жикаренцев - Жизнелюбие. Практическая система возвращения к Жизни

НИЧЕГО НЕ МЕНЯЕТСЯ! НИ-ЧЕ-ГО!!!

Вы просто тасуете колоду своей памяти, иногда внося в неё изменения. А в колоде всего шестьдесят четыре карты.

Истинное со-знание появляется, когда вы общаетесь с вещами НЕПОСРЕДСТВЕННО, то есть БЕЗ ПОСРЕДСТВА своих мыслей и воспоминаний, сопровождаемых соответствующими переживаниями.

• Тогда с помощью чего вы соприкасаетесь с предметом?

• Есть ли вообще здесь соприкосновение?

• Присутствуют ли осмысление, оценки?

Вне-со-знание. Как следует из самого названия, вне-со-знание – это процесс со-знания, который протекает вне рамок осознающей функции ума. То есть где-то внутри и снаружи нас протекают процессы, которые мы не чувствуем и не осознаём.

Во всём объёме ума сознание, которым мы пользуемся, занимает бесконечно малое пространство. Это тот мир, который вы видите вокруг, чувства и мысли, которые переживаете. Всё остальное относится к неосознаваемому, в том числе и подсознанию.

Как мы суживаем своё видение? С помощью мыслей, оценок, определений, шаблонов мышления. Например, думая, что «Мир прекрасен!», вы освещаете для себя эту сторону бытия, но оставляете вне сознания тот факт, что мир безобразен, без-образ-ен. То есть ту часть мира, которая не имеет образа, которая не оформлена в образы, вы не видите. Так вы, думая привычным для себя образом, ставя те или иные оценки, сами сужаете свой мир до размеров игольного ушка.

Познание и понимание. Когда мы понимаем что-то, то дробим реальность, которая не имеет границ, на кусочки. Вспомните, как выглядят росинки. Каждое наше понимание чего-то окукливается и застывает где-то внутри нас неподвижной массой. Шагая по жизни, мы постоянно попадаем в это своё понимание и думаем, что понимаем. Мы вновь и вновь возвращаемся к мыслям, которые уже застыли в нас неподвижной массой, поэтому и возникает ощущение, которое мы называем знанием и пониманием.

Реальное же остаётся за рамками этого ограниченного знанием и пониманием сознания.

Одна женщина рассказала мне, что, лёжа как-то ночью дома в постели, она вдруг поняла, что ничего не знает о любви. Следующие слова она говорила пылко и взахлёб:

«Я поняла, что ничего, совсем ничего не знаю о ней, не знаю, что такое любовь, не знаю, что я делала эти пятнадцать лет, когда жила вместе с человеком, за которого вышла замуж по любви. Хотя да, я очень любила его, – добавляет она, – и родила от него двух детей. Но я поняла, что не знаю, что такое любовь.

И вот ты понимаешь, – говорит она мне, – вчера приходит ко мне молодой человек, который работает в нашей фирме, который два года назад посмотрел на меня свысока, когда я пришла работать в эту фирму консультантом… Вчера он пришёл ко мне на консультацию – он, у которого женщины меняются как перчатки, одну провожает и тут же встречается со следующей! – он пришёл и спрашивает у меня, что такое любовь, потому что он больше так жить не может.

Только я поняла, что не знаю, что такое любовь, и тут же у меня спрашивают, что такое любовь.

Я чувствую себя восхитительно; я поняла, что для меня брак как форма любви исчерпал себя – я увидела, как человек шаг за шагом уничтожает её, превращая в какие-то материальные формы. Любовь превращается в удовлетворение собственных нужд. Есть роза, она символизирует нашу любовь в начале. А потом мы вокруг этой розы начинаем что-то строить, возводить, чтобы сохранить её, предпринимаем искусственные усилия, чтобы доказать, что мы любим, и постепенно роза исчезает за этими стенами, а остаётся только то, что мы создали, – мёртвый сад наших искусственных усилий. Я увидела это, и мне стало так хорошо. Я позвонила своему любимому (из-за которого ушла от мужа), чтобы поделиться своими переживаниями, и я почувствовала, что он напряжен, он оправдывался, что не может приехать, и я сказала ему, чтобы не приезжал, раз так разворачиваются события, не надо ехать. Тем более что и мне хотелось побыть одной. И он расслабился. И мне тоже стало хорошо. Мне было безразлично, выйду я замуж или нет, мне было хорошо.

И вот этот молодой человек с моей фирмы, – возвращается она к теме, – спрашивает у меня, что ему делать. И мы с ним четыре часа подряд разбирали, что такое любовь, и поняли, что любовь – это действие, любовь – это когда ты даришь. В результате этого четырёхчасового разговора я поняла, что любовь – это действие.

А сегодня утром я села за пианино, я давно не садилась за него, – замечает она мимоходом, – и играла Моцарта, это было самое прекрасное переживание за последние годы. Да, любовь – это действие», – заключает она.

Мы некоторое время молчали, а потом я сказал: «Раньше ты понимала любовь как-то по-своему и проживала это понимание. Несколько дней назад ты поняла, что не знаешь, что такое любовь, и оказалась нигде. Сегодня ты поняла, что любовь – это действие, твой ум определил её так, и теперь ты примешься развёртывать вокруг этого нового понимания новые мысли и убеждения, начнёшь подтверждать своё новое понимание. Ты будешь проживать любовь как действие. Будешь нести своё понимание в массы, и у тебя появятся последователи, которые тоже понесут знамя нового понимания, что любовь – это действие. А потом, когда ты проживёшь это новое, ставшее уже старым, понимание и опять окажешься в месте под названием „не знаю“, ты немного поищешь и поймёшь, что любовь – это ещё что-нибудь, а твои бывшие последователи так и будут нести знамя, на котором будет написано, что „любовь – это действие“, тогда как у тебя появятся новые последователи твоего самого нового понимания. Так ты будешь постоянно выдувать из себя пузыри знания и понимания и проживать их, то расширяясь, то опять схлопываясь». Почему я сказал ей всё это, не знаю.

Однажды я сижу в своём офисе, и тут совершенно неожиданно приходит мой сын. Мы сидим, беседуем. Раздаётся звонок телефона. Звонит переводчик, которого я хочу нанять, чтобы он перевёл для меня одну книгу. Он уже дал мне несколько страниц переведённого текста, и, хотя перевод был почти дословный, без литературной обработки, он мне понравился, и я уже совсем было решил дать своё согласие, как тут в разговор вмешался мой сын и попросил показать образец перевода. Взяв перевод и почитав его некоторое время, он сказал, что либо переводчик совсем не обрабатывал текст, чтобы привести его к удобочитаемому виду, либо он просто плохой переводчик и с ним не стоит иметь дело. Мой сын тут же попросил его сделать литературную обработку текста, чтобы потом, в зависимости от результатов, дать или не дать окончательное согласие касательно перевода.