Array Коллектив авторов - Лев Толстой в зеркале психологии

– Во время переписи вы видели разных людей, в том числе тех, кто опустился с достаточно высоких ступеней социальной лестницы ни низкие. Как переживали эти люди отсутствие социальной поддержки?

– Более падших, несчастных и старых, обрюзгших, и молодых, бледных, растерянных лиц не было в этом доме. Я поговорил с некоторыми из них. Почти всё одна и та же история, только в разных степенях развития. Каждый из них был богат. Или отец, или брат, или дядя его были теперь еще богаты. Или отец его, или сам он имели прекрасное место. Потом случилось несчастье, в котором виноваты или завистники, или собственная доброта, или особенный случай. И вот он потерял все и должен погибать в этой несвойственной, ненавистной ему обстановке – во вшах, оборванный, с пьяницами и развратниками, питаясь печенкой и хлебом и протягивая руку. Все мысли, желания, воспоминания этих людей обращены только к прошедшему. Настоящее представляется им чем-то несущественным, отвратительным и не заслуживающим внимания. У каждого из них нет настоящего. Есть только воспоминания прошедшего и ожидания будущего, которые могут всякую минуту осуществиться и для осуществления которых нужно очень мало. Но этого-то малого нет, негде взять, и вот, погибает напрасно жизнь – у одного первый год, у другого – пятый, у третьего – тридцатый.

– Что же им нужно?

– Они все говорят, что им нужно только что-то внешнее для того, чтобы снова стать в то положение, которое они считают для себя естественным и счастливым.

– И если им дать то, о чем они просят, они смогут быть счастливыми?

– Несчастье их не поправимо внешними средствами. Они ни в каком положении не могут быть счастливы, если взгляд их на жизнь останется тот же. Они желают меньше трудиться и больше пользоваться трудами других.

– Выходит, им нельзя помочь?

– Помочь такому человеку можно только тем, чтобы переменить его миросозерцание. А чтобы переменить миросозерцание другого человека, надо самому иметь свое лучшее миросозерцание и жить сообразно с ним.

– Нужно изменить картину мира?

– Да. Щенка можно взять, выхолить, накормить и научить носить поноску и радоваться на него; но человека недостаточно выхолить, накормить и научить по-гречески: надо научить человека жить, то есть меньше брать от других, а больше давать.

– Что является мерилом правильных поступков?

– Смерть. Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность, страдания и смерть. И что там? Кто там? Там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать. Страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее, И знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти.

– Вы узнали?

– Разумеется.

– Можете рассказать?

– Нет.

– Почему?

– Рассказывать может только тот, кто знает достоверно, и тот, кто жив.

– Понятно. Иногда в человеке есть потенции, которые он мог бы употребить во благо людям, и употребляет, но оказывается, что внутренняя суть зачастую уходит от него.

– В таком положении оказался отец Сергий, когда он несколько недель жил с одной неотступною мыслью: хорошо ли он делал, подчиняясь тому положению, в которое он не столько сам стал, сколько поставили его архимандрит и игумен. Началось это после выздоровления четырнадцатилетнего мальчика. С тех пор, с каждым месяцем, неделей, днем Сергий чувствовал, как уничтожалась его внутренняя жизнь и заменялась внешней. Точно его выворачивали наружу. Сергий видел, что он был средством привлечения посетителей и жертвователей к монастырю, и что потому монастырские власти обставляли его такими условиями, в которых бы он мог быть наиболее полезен. Ему, например, не давали возможности трудиться. Для его удобства устроили дни, в которые он принимал. По мере того как он отдавался этой жизни, он чувствовал, как внутреннее переходило во внешнее, как иссякал в нем источник воды живой, как то, что он делал, он делал все больше и больше для людей, а не для Бога.

– Он страдал от этого?

– «Насколько то, что я делаю, для Бога и насколько для людей?» – вот вопрос, который постоянно мучил его, и на который он никогда не то что не мог, но не решался ответить себе. Он чувствовал в глубине души, что дьявол подменил всю его деятельность для Бога деятельностью для людей. Он чувствовал это по тому, что если раньше ему тяжело было, когда его отрывали от его уединения, то сейчас ему стало тяжело уединение. Он тяготился посетителями, уставал от них, но в глубине души радовался им, радовался тем восхвалениям, которыми окружали его.

– Но это не мешало людям принимать его помощь.

– Его считали угодником, таким, чья молитва исполнялась. Он отрекался от этого, но он в глубине души сам считал себя таким. И ему вдруг стало совестно своего тщеславия, и он стал опять молиться Богу: «Господи, царю небесный, утешителю, душе истины, приди и вселися в ны, и очисти ны от скверны, и спаси, блаже, души наши. Очисти от скверны славы людской, обуревающей меня», – повторил он и вспомнил, сколько раз он молился об этом и как тщетны были до сих пор в этом отношении его молитвы. Молитва его делала чудеса для других, но для себя он не мог выпросить у Бога освобождения от этой ничтожной страсти.

– Почему то, что он предлагал другим, не помогало ему самому?

– Есть разница – просить для других и просить для себя. К себе он был строг. Он спросил себя: любит ли он кого, любит ли Софью Ивановну, отца Серапиона, испытал ли он чувство любви ко всем этим лицам, бывшим у него нынче, к этому ученому юноше, с которым он так поучительно беседовал, заботясь только о том, чтобы показать ему свой ум и неотсталость от образования. Ему приятна, нужна любовь от них, но к ним любви он не чувствовал. Не было у него теперь любви, не было и смирения, не было и чистоты.

– Отцу Сергию во сне было послание найти свою старую знакомую, которая помогла бы ему.

– Так и вышло.

Он подумал: «Так вот что значил мой сон. Пашенька именно то, что я должен был быть и чем я не был. Я жил для людей под предлогом Бога, она живет для Бога, воображая, что она живет для людей. Да, одно доброе дело, чашка воды, поданная без мыслей о награде, дороже облагодетельствованных мною для людей. Но ведь была доля искреннего желания служить Богу?» — спрашивал он себя, и ответ был: «Да, но все это было загажено, заросло славой людской. Да, нет Бога для того, кто жил, как я, для славы людской. Буду искать его».

– Как он справился с соблазном?

– Перестал ждать благодарности. Если удавалось ему послужить людям или советом, или грамотой, или уговором ссорящихся, он не видел благодарности, потому что уходил. И понемногу Бог стал проявляться в нем.