Евгений Медреш - Идеи и отношения

Очень острое и тонкое столкновение различных оснований профессиональной деятельности происходит в этом пункте: должен ли психотерапевт что-либо прописывать, советовать и менять в жизни своего клиента, исправлять и улучшать его, спасать его от чего-то в нем самом. Или же психотерапия представляет собою умение « быть с клиентом » – умение находиться с ним в особого рода сопровождающем контакте, умение устанавливать и поддерживать особые терапевтические отношения , в которых клиент самостоятельно обретает способность к позитивной личностной трансформации и интеграции. Со своими акцентами, и в своем темпе.

Традиционно – из психиатрии, по-видимому, – укоренилось такое отношение к клиенту, при котором он предполагается несамостоятельным, «изъянным» объектом воздействия, которого психотерапевт – субъект действия, знающий стандартную классификацию недугов и обладающий арсеналом средств воздействия – может и должен процедурить .

Но что в действительности происходит с человеком, которого рассматривают в качестве сломавшегося механизма? Ко торого вскрывают, диагностируют, где-то заизолируют, где-то усыпят, а где-то, напротив, растолкают и дадут занятие голове и рукам. Или наоборот «вырубят» голову и руки больного , чтобы он ими себе беды не натворил… Как и тюрьма не «место исправления», так и подобная терапия по сути своей направлена не для человека, а от человека.

Попытки объектного воздействия на сознание и душевную динамику пациента скорее способны загнать вглубь, замаскировать, заглушить его проблемы, нежели привести к их разрешению. Ведь патологические защиты психики и патологические паттерны могут иметь не только аутогенный характер, но и могут быть выстроены вследствие стороннего вмешательства, пусть даже и совершенного с самыми благими намерениями. И тогда не лишним будет вопрос – какие именно существенные задачи развития могу я помешать осуществить своему клиенту, занимаясь его симптоматическим лечением.

Часто в ходе супервизии психотерапевт осознает, что, стремясь избавить от боли, защитить от страданий, от переживаний жизненного тупика своего клиента, он на самом деле пытается защитить, избавить от этого себя. За очень многими стратегиями и техниками лечения душевных и ментальных проблем другого человека стоит желание избавить себя от подобных проблем, а заодно – и от этого другого .

Лишить человека боли проще всего, лишив его жизни. Или, скажем деликатнее, – лишив его самостоятельной жизни. Ду шевные муки и терзания проще всего устранять посредством устранения души. Действительно, очень трудно быть с человеком, болеющим душой. Безо всякой иронии – очень трудно, тревожно, неприятно, страшно. И иногда обоим – клиенту и терапевту, – а иногда кому-то одному из них хочется это сознание и эту душу ампутировать, химически или каким-либо иным способом усыпить, унять… Но если действовать сообразно этому желанию, то следует ли это называть терапией?

Дать другому можно лишь то, что есть у тебя и чем ты имеешь право распоряжаться. А если речь идет о врачевании, то дать другому дозволено лишь то, что этому другому действительно нужно. Именно ему нужно, а не тебе или кому-то еще. Иное должно и называться иным: не психотерапия, а техника изолирования кризисных людей от общества; не помощь нарушенному, страдающему человеку в преодолении его тягот, а помощь себе и обществу в преодолении тягот общения и сосуществования с таким человеком.

Парадигма взаимоотношений и взаимодействия людей, приличествующая ХХI веку – это субъект-субъектная парадигма Я – Ты отношений. Она также совершенно органична и эффективна для профессиональной психотерапии в том смысле, что на ней могут быть основаны действия, способствующие жизненной адаптации и позитивной личностной динамике клиента терапии.

Здесь клиент не унижен, и терапевт не принимает решения за него. Терапевт и клиент личностно равны. И если я терапевт, то он для меня не больной, не неполноценный, он только – другой человек. Это сознательный априорный постулат, ценностный выбор. Или, если угодно, акт веры. Профессиональный акт веры.

Я не спасаю его от боли – я помогаю ему осознать и прожить свою боль, свою травму, свою экзистенциальную ситуацию. Прожить и попробовать принять по отношению к ней свое осознанное решение, сделать свою жизнь в полной мере своею. Я присутствую рядом с моим клиентом, я вижу и слышу его, я испытываю по отношению к нему чувства, которыми и делюсь с ним. И именно это оказывает терапевтическое, лечебное воздействие, поскольку стимулирует собственные личностные ресурсы клиента, а не приводит к подмене, к замещению его ресурсов моими.

Януш Корчак в книге «Как любить детей» сказал примерно вот что: «Здесь мы, наверное, разойдемся с большинством из моих читателей, но без того, чтобы принять следующее утверждение, мы все равно не сможем дальше идти вместе. Итак: ребенок имеет право на смерть».

Да, в этом пункте он, возможно, потерял многих. Это что ж такое говорит великий педагог и гуманист Корчак?

А Корчак, на мой взгляд, говорит следующее: без того, чтобы признать за ребенком право на смерть, мы не сможем по настоящему признать за ним право на жизнь. Зато сможем помешать его становлению, его росту и самораскрытию. Есть принципиальная разница между тем, чтобы не хотеть чего-либо в другом или для другого, – и отказывать в праве другому, даже самому близкому, на реальную жизнь во всей ее полноте и возможностях. Нельзя любить нечто несамостоятельное, управляемое и контролируемое. Это можно иметь, этим можно владеть и пользоваться, но это нельзя любить. Невозможно любить того, кому мы не доверяем, кого не считаем самостоятельным, отдельным, свободным и равным себе. Более того: уберечь ребенка, помочь ему войти в жизнь и оставаться в жизни мы можем лишь после того, как осознаем и признаем, что он действительно имеет право на все в отношении самого себя.

В очень похожей ситуации находится и психотерапевт. Если он хочет помочь тому, кто обратился к нему в качестве клиента, освоиться, устоять, адаптироваться в собственной жизни, – он должен изначально согласиться, что клиент имеет право на свою боль, на свою панику, на свой кризис, на свою инаковость. Здоровая человеческая жизнь и здоровая психика несовместимы с утратой свободы воли. Оба участника терапевтического альянса имеют равное право на свой выбор, на свое поражение и на свою победу. На то, чтобы в конечном итоге уйти собственными ногами по собственному пути, поблагодарив другого за то, что достойно благодарности.

Весь реальный эффект, практическая действенность, или, если угодно – волшебство психотерапии, происходят именно в ситуации встречи, контактирования, существования взаимоотношений двух сознаний, двух людей. Я думаю, что подлинный профессионализм терапевта состоит в его способности принять и выдержать боль, агрессию, душевный надлом, отстраненность, кризис своего клиента, рождение в нем восторженных состояний и надежд – и переживание разочарований. Выдержать – и быть с ним в контакте, слышать его и отвечать ему, – оставаясь при этом собою, не утрачивая устойчивости, подвижности и жизненной трезвости собственных чувств и сознания.