Галина Мурсалиева - Междуцарствие в головах

Христос говорит: «Не мир принес я вам, но меч». Если это прочесть человеку, не знакомому с христианством, он решит, что это – агрессивная религия. Есть концепция: ислам агрессивен. И под эту концепцию из контекста вырываются фразы из Корана.

– Это понятно, но когда говорят «исламисты», почему-то сразу представляются палец на курке, ну и другие там атрибуты: борода, зеленая повязка и это вот еще жуткое заклинание: «Аллах акбар»…

– Ну правильно, клише – оно всегда вызывает устойчивые зрительные ассоциации. Помнишь фильм «Осенний марафон»? Там этот замордованный, как мы все, герой Басилашвили пнул что-то ногой, поранился, в очередной раз куда-то опоздал, объявился в институте, а там его студент дожидается, которого он собирался пожалеть. И вдруг взрывается: «Молодой человек, я не поставлю вам зачет. Хартия переводчиков гласит, что перевод способствует общению и пониманию народов, культур, цивилизаций! А вы своим переводом будете разобщать». Я, конечно, не ручаюсь за абсолютную точность цитаты, но суть такая.

– Это ты к чему?

– Это я к тому, что ты называешь слова «Аллах акбар!» жутким заклинанием. А что это такое в переводе?

– Аллах велик?

– Ну а если все перевести? «Господь велик!» – вот что это значит. Но ведь это уже по-другому получается, да? Ну представь, если человек гибнет со словами «Господь велик!» – это же вызывает уважение, верно? А с криком «Аллах акбар!» – ужас. Почему? А просто был сделан нечестный перевод.

– Нет, подожди, вот есть же такое у мусульман изречение: «Нет Бога, кроме Аллаха». То есть мусульмане считают, что есть только один мусульманский Бог – Аллах.

– Вот видишь, что происходит? Любой православный, услышав это или прочитав, вздрагивает, испытывает дискомфорт. «Нет Бога, кроме Аллаха? Как это нет? А мой Бог?» А ведь правильный перевод – «Нет Бога, кроме Бога». То есть Бог един. То есть в предложении переведены все слова, кроме одного, и получается совсем иное звучание.

– Слово «Аллах» нужно переводить?

– Ну а как же иначе-то? В арабском языке, языке Корана, Аллах означает «Бог». Не на всех языках Бог звучит как «Бог», верно? «In God we trust» – с английского это переводится как «В Бога мы верим». Не переводят же как «В Года мы верим»? Когда же переводится что-то касающееся ислама – всегда остается непереведенным слово «Аллах». Почему? Это же не какой-то особенный Бог, просто по-русски Бог – это «Бог», по-английски – «Год», а по-арабски – «Аллах». Вот и все.

– Если это намеренно так переводится, то намерения явно не сегодняшнего дня. Можно классику вспомнить…

– Конечно, это, по сути, пропагандистский ход, отчуждающий людей одной веры от другой. И такая пропаганда началась не сегодня, она как минимум длится столетие, может быть, и больше. Но сегодня уж очень активно используется. Причем иногда осознанно, а большей частью нет. Вот я читаю заметку… с абсолютной иронией автор пишет: «Рахим, Рахман, Бисмилла, – прошептав эти свои дикие заклинания, исламист ушел в сторону гор». Честное слово, так писали в начале второй войны с Чечней. Ну переведи написанное на русский, только переведи честно, каждое слово, – и получится: «Во имя Господа, всемилостивого и милосердного». Это что, дикое заклинание? Это просто для пишущего явно непонятные слова, только и всего.

– Вообще-то слово «исламист» само по себе тоже звучит как-то… Христианин – нормально, человек, исповедующий ислам, – тоже нормально. А вот исламист…

– Эти все звучания – хорошее поле для пропагандистских трюков. Скажи, например, «христианист» – что-то не то, да?

– Не то. Но как бы там ни играли со звучанием, а все-таки то, что называют исламским фундаментализмом, – это ведь правда ужасно.

– Ну плохо это, конечно. И прежде всего это плохо для исламского мира. Фундаменталистское течение – это крайнее течение в исламе, даже скорее ортодоксальное. Это всегда шаг назад, и он всегда бывает сделан от отчаяния. Возьми Афганистан – там более двадцати лет идет война. Разрушенная экономика, абсолютно уставшее, запуганное, разоренное население – их всего-то миллионов восемь. Когда-то это тихая, спокойная была страна, но вторгся Советский Союз и начал строить там социализм, положив три миллиона местного народа. В ответ возникло афганское сопротивление.

– Талибы?

– Да нет, талибов тогда вообще еще не было. Были моджахеды, то есть борцы за веру, – это уже было исламское движение. Они объединились против советской оккупации и против просоветского правительства. Подняли зеленое знамя и лозунг «За веру, за отечество!». То есть эти люди тоже боролись за веру и за Родину: разве это только христианским народам позволено? Позже, когда уходят советские войска, гражданская война в Афганистане продолжается, не без помощи извне, а точнее, при активной помощи извне. И как реакция на еще более тяжелую ситуацию уже возникает фундаменталистское движение – талибан. Оно становится все суровее: неповинующимся – казнь, женщинам – чадра. При моджахедах нравы были мягче, но царил хаос.

– Отвратительные типы. Так вот к теме о правильном переводе: я читала, что талиб – это по-арабски студент. Как это учащаяся молодежь оказалась такой мракобесной?

– Ну да, талибы достаточно отвратительны и мракобесны. И заметь – это лучшая часть населения, надежда. Далеко не каждая семья могла послать отпрыска на учебу; я полагаю, что для одного юнца деньги вынужден был собирать целый клан. Очень важно понять: почему вдруг студенты оказались приверженцами самого крайнего течения в своей религии? Да потому, что они родились, когда страна была на грани катастрофы, а росли и взрослели уже глубоко внутри этой катастрофы. Талибан – реакция на безысходность. Можно сколько угодно говорить, что это движение было создано пакистанской разведкой и что за талибами стоят братья по разуму – пакистанцы. Очень вероятно. Но если бы население Афганистана не поддержало их, ничего бы не удалось. Не выглядели бы они сегодня вот так победоносно. Далеко не слабая разведка мира – советская – организовала в семидесятые ввод войск, и сколько лет они там были, – но народ Афганистана их не поддержал, не принял, а потому Союз и потерпел здесь поражение.

– А разве талибов народ поддержал? Он бежит от них, спасается, как может.

– Да, беженцев много, но еще больше тех, кто отнесся к талибам с верой и пониманием. Потому что – да, они устанавливают жесткий, даже жесточайший порядок, но порядок. Это то, по чему афганцы за более чем два десятилетия войны истосковались, то, о чем мечтали.

– О казнях и чадрах, что ли, они мечтали?

– Ну давай зайдем с другой стороны. Талибов часто сравнивают с ваххабитами в Чечне. Но заметь: в первую войну с Чечней этих самых ваххабитов вообще не было слышно. Можно строить всяческие версии, искать руку засыльщиков, но раз они появились и размножились – значит, их идеи встретили понимание. Ситуации похожи: война – правда, не такая длинная, как в Афганистане, но война, а значит – смерть, разрушения. Наступает мир – начинается беспредел полевых командиров, народ по-прежнему страдает, он как будто распят между бандами, которые делают с ним все что хотят. И вот появляются ваххабиты, они устанавливают строгий и жестокий порядок, но в самом слове «порядок» заложен отсвет какой-то справедливости.