Алексей Леонтьев - Деятельный ум

«…Первоначально всякое слово состоит из трех элементов: единства членораздельных звуков, то есть внешнего знака значения; представления, то есть внутреннего знака значения, и самого значения » ( Потебня , 1976. С. 300–301). Первый и третий элементы постоянны, второй же (представление) со временем теряется, так как он нужен только в качестве орудия сравнения двух мысленных комплексов: вновь познаваемого и прежде познанного. Вновь возникающее слово всегда «иносказательно», это то, что в поэтике называется тропом. И посредством такого «соединения представлений» «производится расчленение образа, превращение его в понятие… » ( Там же . С. 302). « В значении всегда заключено больше, чем в представлении. Слово служит лишь точкой опоры для мысли. По мере применения слова к новым и новым случаям это несоответствие все увеличивается» ( там же ).

«Представление по отношению к значению может быть названо образом значения» ( Потебня , 1989. С. 215).

И далее: «…Язык мыслим только как средство (или, точнее, система средств), видоизменяющее создание мысли; <���…> его невозможно было бы понять как выражение готовой мысли» ( Там же . С. 307).

Из приведенных высказываний Потебни очевидна его концептуальная близость к Гумбольдту (вплоть до деятельностной трактовки языка). Вместе с тем он и его последователи (Д.Н.Овсянико-Куликовский, так называемая Харьковская школа) образуют особое направление в понимании языка, хотя и восходящее к Гумбольдту, но во многом своеобразное. Так, у Потебни отсутствует понятие знака в том виде, как мы находим его у Гумбольдта.

Бодуэн де Куртенэ.И.А.Бодуэн де Куртенэ объективно примыкает к школе Гумбольдта. При этом, в отличие от Потебни, в его концепции понятие знака (хотя сам этот термин он употребляет в другом значении, как и Потебня) занимает важное место. Вообще для него человеческий язык есть «язык, состоящий из случайных символов, связанных самым различным образом» ( Бодуэн де Куртенэ , 1963. Т. 1 С. 209), то есть система знаков. И человеческий язык коренным образом отличается от языка животных тем, что языковой знак («символ») случаен, не мотивирован в синхронном плане (а только в генетическом). Ср. близкие мысли у Потебни. Недаром для Бодуэна «основная сущность человеческого языка» – это «отсутствие в нем необходимости, непосредственности и неизменности» ( Там же . С. 209), свойственных «языку» животных, – как раз то, что считал характерным для языкового знака и Ф. де Соссюр (см. ниже).

«…Все слова, принадлежащие собственно человеческому языку, отличаются способностью принимать все новые значения, причем их генезис, источник их значения обычно совершенно забывается. Сами по себе они не говорят ни о чувстве, ни о способности воображения; они что-то означают лишь потому, что они ассоциированы с известным рядом значений. Характер необходимости им совершенно чужд <���…>. Итак, подавляющая часть слов человеческого языка – лишь случайно возникшие символы <���…>. И как раз эта случайность есть характерная черта языка <���…>. Слова человеческого языка <���…> ни в коей мере не являются просто знаками известных конкретных проявлений [то есть средствами их внешнего выражения. – А.Л. ], но представляют собой абстракции, которым прямо не соответствует во внешнем мире ничего непосредственно чувственного» ( Там же . С. 261–262).

Как и для бодуэновской школы (Л.В.Щерба, Е.Д.Поливанов и др.: см. Леонтьев А.А. , 1961), для Бодуэна язык есть не дело индивида, а коллективная деятельность, беспрерывно повторяющийся процесс, основывающийся «на общительном характере человека и его потребности воплощать свои мысли в ощущаемые продукты собственного организма и сообщать их существам, ему подобным, то есть другим людям» ( Бодуэн де Куртенэ , 1963. Т. 1. С. 77).

Соссюр.Значение идей Фердинанда де Соссюра для лингвистики ХХ века колоссально: его «Курс общей лингвистики» [5]является своего рода Библией для языковедов самых различных направлений. Это делает анализ его понимания знака особенно актуальным.

Уже первооткрыватель книги Соссюра для российской науки, С.И.Бернштейн в своем реферате этой книги, оглашенном в Петрограде в 1922 году, обратил внимание, что для Соссюра «важен взгляд на язык как на целенаправленную семиотическую систему, значение элементов которой всецело обусловлено их семантической функцией» ( Бернштейн , 1976). По мнению Бернштейна, не исключено прямое влияние на Соссюра И.А.Бодуэна де Куртенэ (факт их личного знакомства и обмена публикациями и письмами, сейчас общеизвестный, был установлен мною в 1963 г. в кандидатской диссертации – Леонтьев А.А. , 1963). Теория Соссюра, по Бернштейну, замечательна прежде всего тем, что открывает путь к феноменологии языка, которая будет в равной мере считаться и с фактом нахождения языка в индивидуальных сознаниях, и с его надындивидуальной природой.

Для Соссюра «язык есть система знаков, выражающих идеи <���…>. Можно <���…> мыслить себе науку, изучающую жизнь знаков внутри жизни общества ; такая наука явилась бы частью социальной психологии, а следовательно и общей психологии; мы назвали бы ее “семиология” <���…>. Она должна открыть нам, в чем заключаются знаки, какими законами они управляются <���…>. Лингвистика только часть этой общей науки; законы, которые откроет семиология, будут применимы и к лингвистике, и эта последняя таким образом окажется отнесенной к вполне определенной области в совокупности явлений человеческой жизни <���…>. Точно определить место семиологии – задача психолога» ( Соссюр , 1998. С. 21–22).

Соссюр резко критикует точки зрения на знак и семиологию, приводящие нас к порочному кругу. Это, в частности, «точка зрения психолога, изучающего механизм знака у индивида; это метод самый легкий, но он не ведет далее индивидуального выполнения и не затрагивает знака, по природе своей социального.

Или еще, заметив, что знак надо изучать социально, обращают внимание лишь на те черты языка, которые связывают его с другими социальными установлениями, более или менее зависящими от нашей воли; и таким образом проходят мимо цели, пропуская те черты, которые присущи как раз или семиологическим системам вообще или языку в частности. Ибо знак до некоторой степени всегда ускользает от воли как индивидуальной, так и социальной, в чем и проявляется его существеннейшая, но на первый взгляд наименее заметная черта» ( там же . С. 22).

Языковой знак «связывает не вещь и имя, но понятие и акустический образ. Этот последний не есть материальный звук <���…>, но психический отпечаток звука, представление, получаемое нами о нем посредством наших органов чувств; он – чувственный образ…» ( там же . С. 66–67).