Сергей Попов - Алюксер, или Блудная страсть у актеров и разведчиков. Книга-талисман

Как гром среди ясного неба раздались слова инициатора акции: «А вообще-то я пошутил!» Все замерли. Брат Сальвадора Дали повернул в своей руке бутылку «без наворотов» так, что стала видна этикетка, которую прежде он прятал в ладонь, и всем стала видна надпись на ней «Нарзан».

Бить шутника не стали – от него, видимо, только и ждали очередной выходки, чтобы потом пересказывать ее из уст в уста. Мужики тут же допили то, что не ушло у них на дезинфекцию, и послали гонцов за новой дозой. Расстроился я один. Денег на новый пузырь у меня не было, а пребывать трезвым после всего, что я услышал от старичка-чиновника, было нестерпимо больно.

Эту боль и прочел на моем лице старший брат Сальвадора Дали. «Хреново?» – спросил он «Хреново» – ответил я. «Обоснуй». Я рассказал ему про свою беду. «Пошли!» – скомандовал Алик. «Куда?» – «К твоим. Подухаримся чуток и сразу легче станет».

Я шел домой и думал о Гульсары, думал о том, как она, услышав о грозящей мне перспективе стать евнухом, завопит: «Ни за что!», как она перекроет своим хрупким телом входную дверь, чтобы никогда больше не пустить меня ни на работу в управу, ни в кресло депутата. Женщина она в конце концов или кто? – Конечно, она – женщина, – размышлял я. – А что для женщины главное? – Конечно, любовь. А сейчас мою Гульсары могут лишить главной составляющей этой любви. О! я уже слышал в своих ушах ее отчаянный вопль протеста!» Старший брат Сальвадора Дали шествовал позади меня, весело напевая: «Не забуду мать родную и отца-духарика…»

За обеденным столом я рассказал, какая участь в ближайшие дни ждет депутатов. Гульсары хранила гробовое молчание. Теща-Таня одобрительно закивала головой, а затем взяла из своей тарелки надкусанный кусок курицы и протянула мне: «На, доешь, дорогой! Доешь, кормилец!» Мой спутник отбросил свою веселость, за стол не сел, сказав, что сыт, и погрузился в гробовое молчание.

Пока я при помощи ножа и вилки старательно отделял от предложенной мне еды те куски, которые еще не побывали во рту у моей тещи, Гульсары о чем-то сосредоточенно думала. Затем она вдруг резко отставила от меня тарелку с едой. «Знаешь, дорогой, – произнесла она, – а в депутаты тебе придется пойти: нам предстоят большие расходы. «Какие?» – воскликнул я. «Мне нужно термобелье, – невозмутимо ответила Гульсары. – Я читала про него в газете, когда заседала в своем любимом уголке» – она указала взглядом на сортир. Не отрывая своих персидских глаз от отхожего места, она вдруг задушевно запела: «Свой уголок я убрала цветами…» Теща-Таня подхватила романс и они пели дуэтом, как Лиза и Полина в «Пиковой даме», а когда перестали петь, то моя жена пододвинула мне тарелку с курой обратно. «Так что в депутаты тебе придется пойти» – твердо повторила она. «Да термобелье копейки стоит!» – возмутился я. «А мне белья много надо» – парировала Гульсары. «Да зачем оно тебе? Зимы теплые, батареи жарят. Из дома ты не выходишь. Зачем?!» – отчаянно заорал я. «Как зачем? – удивилась Гульсары, – Тете в Козлы-Орду напишу, что зимы теплые, батареи жарят, из дома не выхожу, а по дому хожу в термобелье! Пусть там сдохнет от зависти в своей Орде со своими козлами». Теща-Таня одобрительно закивала головой, а затем, заглянув в мою тарелку, строго сказала: «Ты почему не всю куру ешь? Почему куски отрезаешь? Мы – одна семья, дружная, интернациональная, мы должны доедать друг за другом.» Затем Таня взяла руками с моей тарелки те куски, которые я старательно отрезал, и сунула в рот своей дочери: «На, доешь, если он за мной доедать не хочет.»

«Стоп! стоп! стоп! – замахал руками я и буквально вонзил свой взгляд в Гульсары, – вот вы говорите здесь: „мы – одна семья“. Но через месяц другой меня лишат мужского достоинства. Какая же это тогда будет семья?»

«Обыкновенная, – не моргнув глазом, ответила Гульсары, пережевывая куски курицы, положенные ей в рот матерью. – Вы, мужчины, почему-то думаете, что для женщины семья – это обязательно любовь. Для женщины семья – это способ грамотно устроиться в жизни. Особенно для женщины из бывших советских республик. Вот возьми меня. Я приехала из Козлы-Орды: у меня нет ни кола, ни двора, ни ума, ни даже аттестата зрелости, нечем порой даже заплатить за любимую куру. А ты – русский, у тебя все это есть: и квартира в Москве, и образование, и деньги. Но у вас, русских, широкая душа: вы отдаете все, что не попросишь. А у мужчин есть еще одно слабое место – вот эта штука (Гульсары взглядом показала мне на низ живота). Из-за нее тебя тянет к женщине. А я и есть женщина. Мы попросту совершаем ченч: я периодически избавляю тебя от желания, а взамен пользуюсь благами твоей страны и твоего города. Понял, наконец, что такое семья для женщины? Любовь! Любовь! Это ваш Лев Толстой сказок насочинял, а вы и уши развесили. Но семья у нас с тобой, слава Богу, есть! Есть ребенок. А когда депутатом станешь, – и бабки будут. Поэтому зачем тебе эта штука? Пусть отрежут ее, чтобы зря не мучила. Не знаю, как ты, а я своей цели достигла. Я своим браком сейчас довольна. И впредь буду довольна и с этой штукой (она вновь указала мне на низ живота) и без нее».

«Доченька! Доченька! – обратилась Гульсары к ребенку, который тут же на диване лениво дожевывал куриное крылышко. – Посмотри на свою маму, посмотри, как нужно правильно выходить замуж: один раз и на всю жизнь. Один раз стрельнула и сразу в «десятку». Девочка, не выпуская из рук курицу, бросилась ко мне на шею и, покрывая поцелуями лицо, зашептала: «Папочка! Папочка! Я очень тебя люблю. Нам с мамой нужно очень много денежек! Иди в депутаты!»

И тут меня насквозь пронизало холодом. «Гуля, – обратился я к женщине своей мечты, – а ты знаешь, что согласно вступающему в силу закону стерилизуют не только меня, но и нашу дочь. Она ведь дочь чиновника, а возможно и депутата. У нее не будет детей, не будет семьи. А если я уйду из власти, все это обойдет ее стороной. Не будь такой близорукой, Гуля, подумай о девочке.»

«Я уже подумала, – последовал ответ. – Не бойся, ее не стерилизуют. Ты ведь ей только юридический отец, а генетический отец у нее совсем другой. Он не чиновник, не депутат. Поэтому у девочки будет счастье, будет семья.»

«Эх, как плохо попадать в параллельный мир не с самого начала! – с досадой подумал я. – Много чего не знаешь о своих близких.»

«Кстати, – продолжала моя жена. – Ты представляешь, что сегодня сказал личный психолог, приглашенный к моему попугайчику? Он сказал, что у попугайчика развивается невроз. И знаешь, на какой почве? – На сексуальной. Попугайчик – самец. У него вырабатываются соответствующие гормоны. Он, находясь со мной в одной спальне, принимает меня за самку попугая и испытывает ко мне сексуальное влечение. Он собирается мной овладеть. Но тут в спальне появляешься ты – самец, более крупный, нежели он. Попугайчик чувствует, что вынужден отступить. Его влечение не получает реализации, и в результате развивается невроз. Так что, дорогой, тебе с сегодняшнего дня придется ночевать в прихожей. Постели себе коврик. Ну, подумай, зачем нам в доме нужен неврастеник-попугай? Представляешь, что напишет тетя из Козлы-Орды? «Вам, русским, только в прихожей и место, – буркнула себе под нос теща-Таня, направляясь в туалет, и заодно добавила. – Да и вода у вас в Москве поганая.»