Сергей Попов - Алюксер, или Блудная страсть у актеров и разведчиков. Книга-талисман

Я невольно поднял глаза на брата Сальвадора Далию Наши взгляды встретились и снова разошлись. Я мысленно стал рисовать себе перспективу ночевать в прихожей на коврике, но вдруг впервые за время нашего разговора раздался голос гостя. Он подчеркнуто спокойным тоном задал вопрос женщине моей мечты: «А зачем ему это надо: жить с вами в одной квартире, вас кормить, а самому ночевать на коврике, да еще кастратом?» Женщина моей мечты словно ждала этого вопроса, поэтому невозмутимо ответила: «Ему это надо, потому что мы – смысл его жизни. Я, наша девочка…» «И я! И я!» – закричала из туалета Таня, перекрывая своим криком шум спускаемой в унитазе воды.

Наступила пауза. Её прервал раскатистый, как гром, голос моего гостя, повторявший слова, сказанные матерью женщины моей мечты «Значит нам, русским, в своём доме только в прихожей и место». Он пнул ногой коврик, на котором мне предложили спать, и я увидел, как в этом удивительно спокойном человеке вдруг проснулся зверь. Нет, он духарился – он только изображал зверя, потому что успел весело мне подмигнуть прежде чем сделал решительный шаг к сортиру. Гульсары, почуяв недоброе, преградила ему путь своим хрупким телом. (А я-то мечтал, что она поступит так, чтобы не пустить меня на кастрацию. – промелькнуло в голове). Мой гость слегка оттолкнул Гульсары. Она споткнулась обо что-то, лежащее на полу (она никогда не убиралась в доме), и упала навзничь. На звук, вызванный ее падением, из сортира выскочила Таня. Увидев лежащую Гульсары, она заголосила что есть мочи: «Милиция! Милиция! Убивают! Милиция! Насилуют! Помогите беженцам!» Первое, что мне бросилось в глаза, – это слипшиеся волосы тещи – они торчали клочьями в разные стороны и были давно немытыми. Видимо это же заметил и брат великого живописца. «Ты когда в последний раз голову мыла?» – спросил он вдруг неожиданно спокойным тоном, располагающим к деловому конструктивному разговору. Теща опешила и так же деловым конструктивным тоном ответила: «Последний раз я мыла голову еще в Козлы-Орде, – затем задумалась и добавила, – и сама там в последний раз мылась.» «Пошли!» – сказал мой гость тоном, не терпящим возражений, взял тещу под руку, и повел, но не в ванную, а в сортир. «Расположись перед унитазом так, – скомандовал он, – чтобы было удобно мыть голову.» Женщина стала на колени перед толчком и засунула голову в соответствующее отверстие. Мужчина спустил воду. Пока в унитазе бурлила вода, увлажняя волосы моей тещи, брат живописца отыскал взглядом средство для мытья ванны и туалета и выдавил на ее шевелюру наверное полупаковки. «Тщательно втирай шампунь в корни волос, массируя поверхность головы пальцами.» – вновь скомандовал он, цитируя фразу из телевизионной рекламы. «Сейчас! Сейчас!» – удивительно охотно отозвалась теща и стала тщательно намыливать голову, скребя ее основание ногтями с давно облупившимся лаком. Брат живописца отвел на эту процедуру ровно столько времени, сколько наполняется водой бачок унитаза. Пока в бачке журчала вода, что означало, что он неполный, он ждал, а теща втирала средство для мытья ванны и туалета в корни волос, тщательно массируя поверхность головы ногтями. Но как только журчание в бачке стихло, он опустил намыленную голову женщины поглубже в отверстие унитаза, скомандовал «Не дыши!» и спустил воду. Когда мыльная пена смылась, неожиданный визитер достал Танину голову и спросил: «Поняла, как это делается в московских условиях?» Таня кивнула. «Продолжай мыться сама» – сказал он. Женщина издала какие-то мычащие звуки и указала взглядом на ванную. «К тому, чтобы начать мыться в ванной, надо долго готовиться, – жестко ответил старший брат Сальвадора Дали, – пока тренируйся здесь.» Таня послушно закивала и стала намыливать голову.

Я повернулся к Гульсары. Она стояла за моей спиной. В ее огромных черных глазах были одновременно написаны и ужас от происходящего и покорное склонение перед ним. Затем мой взгляд упал на коврик в прихожей, и во мне тоже проснулся зверь. Я обшарил глазами кухню и не увидел ничего, кроме объедков, оставшихся от трапезы моего семейства, которыми каждый раз кормили меня, возмутился и что есть мочи заорал: «Куру неси! Целую! Полноценную! Необглоданную куру. Надо и гостя накормить – отблагодарить за урок гигиенического воспитания». «Сейчас, сейчас, – засуетилась Гульсары и уже что есть мочи заорала, но уже на мать: «Таня, где кура?! Где та кура, которую мы себе припасли?» Из туалета выбежала голая Таня вся в пене от средства для мытья туалета и ванн, она одной рукой терла себе спину унитазным ершиком, а другой нащупывала дорогу на кухню. Наконец кура была найдена, Целая, румяная, которую они собирались съесть вдвоём, когда я засну на коврике. Таня вернулась на свое место, где вновь зажурчала вода, а Гульсары, красавица Гульсары, вышла к столу с подносом, на котором дымилась горячая курица, уже разогретая в микроволновке. Она поставила курицу на стол передо мной и нашим гостем, а сама стала поодаль и глазами, полными любви, молча смотрела на это зажаренное чудо.

«Любимая, – еще вчера, глядя на нее, сказал бы я, – сядь с нами рядом и присмотри самый аппетитный кусок своей ненаглядной куры, и я его немедленно тебе отрежу» и в подтверждение своих слов взял бы ее за руку и посадил рядом. Но сейчас все произошло с точностью до наоборот. «Не сметь пялить глаза на куру! Это наша кура! Моя и его» – заорал я, обнимая за плечи брата великого живописца. «Кушай, дорогой, – донесся тихий покорный голос Гульсары. – Что ты шумишь? Никто не собирается отнимать твою куру.» И уже со вздохом, полным страдания, этот голос добавил: «Ты сам себя не понимаешь, дорогой. Вчера ты один, а сегодня совсем противоположный. Загадочная русская душа… Мне с тобой очень трудно.» «Зато мне легко», – вдруг мысленно отметил я и вспомнил, что писал поэт Пушкин: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче». Я умышленно сократил фразу великого поэта, удалив слова «нравимся мы ей». Сокращенная фраза точнее передавала суть открывшегося мне ощущения – «Чем меньше женщину мы любим, тем легче». Брат Сальвадора Дали словно прочитал мои мысли. «Я же говорил: подухаримся и легче станет» – по отечески назидательно сказал он.

В. тот момент я понял, что больше не люблю Гульсары.

Из туалета вышла теща, за отсутствием банного полотенца она обернулась туалетной бумагой, ее лицо сияло счастьем, в руках был пустой тюбик от средства для мытья туалетов и ванн. «Какой прекрасный шампунь! Где, мужчины, вы его покупали?» Брат Сальвадора Дали нарочито невежливо ответил вопросом на вопрос: «А водичка в унитазе лучше, чем у вас на Родине? А то я слышал, некоторым московская вода не нравится». «Замечательная вода! – ответила женщина, – чистая, прозрачная, как в арыке на склоне гор». «Вот и прекрасненько, – подвел итог уже абсолютно спокойным тоном наш гость и, вдруг поймав тещин взгляд, устремленный на курицу, дико заорал, – Мамаша, не пяльтесь, есть не будете! Сегодня ест только он». Мужчина указал на меня, а затем покинул наш дом, что есть силы хлопнув дверью. Правда перед этим он успел ещё раз лукаво подмигнуть мне. «Хорошо, хорошо, дорогой, – покорно защебетали ему вдогонку обе женщины. – Для нас это будет разгрузочный день». Я швырнул курицу в окно и тоже пошел прочь.