Валерий Лейбин - Психоаналитические идеи и философские размышления

В традиционном психоаналитическом сеансе акцент делается на свободных ассоциациях, когда пациент может говорить о чем угодно, а психоаналитик за этой произвольной речью пытается уловить определенные закономерности, которые в конечном счете сводятся им к воспоминаниям детства и желаниям сексуального характера. В случае короткого психоаналитического сеанса пациент оказывается как бы вне времени, ибо стоит ему только перейти к изложению чего-то главного и важного, как это представляется ему самому, психоаналитик прерывает его, заявляя о том, что на сегодня данный сеанс окончен. Свободные ассоциации имеют место уже не столько в процессе самого психоаналитического сеанса, сколько в промежутках между различными сеансами. Речь пациента по необходимости становится более короткой, афористичной, открывая тем самым простор для аналитической работы. Такая техника лакановского психоанализа, основанная на новой концепции времени, высоко оценивается С. Шнейдерманом, который считает, что короткий сеанс предоставляет благоприятную возможность для нового диалога между субъектом и языком бессознательного (там же, р. 139).

Лакановское нововведение действительно заслуживает пристального внимания и оценки как в теоретическом, так и в практическом отношении. С. Шнейдерман верно подметил расхождения в концепциях времени, отстаиваемых ортодоксальными психоаналитиками и Лаканом. Однако, будучи сам лаканианцем, он стремится подчеркнуть позитивные аспекты короткого психоаналитического сеанса, оставляя за порогом своего осмысления те негативные последствия, которые отнюдь не исключены при такой психоаналитической процедуре. В частности, способствуя более точному выражению своих мыслей среди части образованных и высокоинтеллектуальных пациентов, короткий психоаналитический сеанс может привести к зависимости менее образованных пациентов от воли и действий практикующего аналитика. Сам Лакан выступал против практики манипулирования психическими процессами, широко осуществляемой в американской психиатрии. Однако введенный им короткий сеанс психоанализа может оказаться в руках специалистов по обработке умов эффективным средством «промывания мозгов».

Разумеется, это выходит за пределы того «гуманистически ориентированного психоанализа», который, по мнению некоторых зарубежных теоретиков, должен прийти на смену «респектабельному психоанализу», приспособившемуся к потребностям западного общества. Тем не менее возможности манипуляции психикой человека отнюдь не сужаются, а, быть может, напротив, расширяются по мере властного вторжения психоаналитика в речевую практику пациента и в его «безвременное существование» в процессе психоаналитического сеанса. Эти возможные негативные последствия лакановского нововведения не учитываются С. Шнейдерманом.

В одном из разделов книги излагаются те идеи Лакана, которые явно свидетельствуют о специфической трактовке субъект-объектных отношений. В самом деле, согласно Лакану, только благодаря структуре символического порядка вещный мир обретает свою реальность. Соотносясь с объектами, сознание создает лишь видимость реальности. Так, если человек хочет приобрести большее знание о каком-то предмете, то он концентрирует внимание на форме, цвете этого предмета, в результате чего реальность вещного мира исчезает, становясь, по сути дела, работой искусства. Диалог между субъектом и объектом завершается тем, что данный объект становится для сознания не более чем видимостью. Отсюда акцент Лакана на символических представлениях человека о мире.

Описывая эти лакановские идеи, С. Шнейдерман лишь пытается более или менее точно воспроизвести ход рассуждений Лакана о субъект-объектных отношениях, не делая при этом никаких выводов. Суть же лакановского понимания этих отношений заключается в том, что, устраняя сознательность субъекта из процесса объективного познания, Лакан тем самым выступал против субъективизма, распространенного в западной философии и психологии. Однако объективизация мира посредством символического структурирования его привела Лакана к «лингвистическому анализу», в рамках которого практическую значимость имеет лишь речевая, языковая, коммуникативная сторона субъект-объектных отношений. С. Шнейдерман абстрагируется от рассмотрения содержательных аспектов данных лакановских идей. Создается впечатление, что в этом вопросе он целиком и полностью разделяет точку зрения Лакана.

Излагая некоторые концептуальные построения Лакана, касающиеся символического понимания реальности, С. Шнейдерман указывает на то, что те же самые проблемы находятся в центре внимания экзистенциализма. Лакан, подчеркивает он, по-своему осмысливал эти проблемы и не разделял пессимизма, веры в самосознание, что было свойственно экзистенциалистам. Однако, как показывает анализ лакановских концептуальных построений, многие идеи французского психоаналитика оказываются поразительно созвучными экзистенциальным размышлениям об «экзистенции» субъекта или о смерти. Для прояснения теоретических позиций французского психоаналитика сравнительный анализ экзистенциальных идей с соответствующими концепциями Лакана был бы весьма кстати.

В заключение следует сказать, что работа С. Шнейдерана не дает исчерпывающего представления о теории и практике лакановского психоанализа. Тем не менее в ней содержатся некоторые весьма точные наблюдения, позволяющие лучше понять, как и в силу каких причин Лакан стал «интеллектуальным героем» во Франции. Несомненный интерес представляют и те страницы книги, где говорится о том, что со смертью Лакана наступает «конец золотого века французского анализа», ибо в настоящее время возникли альтернативные течения в рамках лакановского психоанализа, что «расколы и ереси» в психоаналитическом движении во Франции не являются изолированными явлениями, поскольку «в сходной форме они встречаются во многих психоаналитических обществах от Вены до Нью-Йорка», что психоаналитики имеют тенденцию «превращать свою теорию в догму» (там же, р. 20, 46, 179). Заслуживают внимания и приводимые в работе суждения Лакана, согласно которым многолетнее обсуждение вопроса о научном статусе психоанализа позволяет сделать вывод о том, что «психоанализ не был наукой», а психоаналитическая практика может быть рассмотрена как «повторяющаяся встреча с невозможным» (там же, р. 169, 182).

Думается, что ознакомление с данной книгой будет способствовать критическому осмыслению перестроек, происходящих сегодня в психоаналитическом движении на Западе.

Schneiderman S. Jacques Lacan. The Death of An Intellectual Hero. Cambridge (Mass.), 1983.