Александр Зантович - Записки феминиста. О женщинах и не только, с любовью и улыбкой

В заключение анекдот.

– Папа, почему так много звезд на небе?

– Да хрен их знает!

– Пап, а почему небо такое голубое?

– Да хрен его знает!

– Папочка, ты, может быть, устал?

– Да нет, сынок! Ты спрашивай! Кто ж, как не родной отец, тебе обо всем расскажет!

Я езжу на дачу все лето. Одной и той же дорогой. Иногда кажется, я бы смог доехать, не открывая глаз.

Был сентябрь. Один из тех дней, когда всем ясно, что пришла осень. Мелкая мокрая пыль в воздухе, унылая хмарь над головами, противный ветер. Тот, что все время в лицо.

Она голосовала на выезде на брестскую трассу. В чем-то черном, промокшем и нелепом. С темными паклями влажных волос. Я редко беру попутчиков. Белорусы обычно не голосуют и не останавливаются. Она сказала, куда хочет попасть. По пути. Села.

Некоторое время неловко молчали.

– Как вы думаете, будут сейчас гаишники? – начал я разговор.

Девушка задумалась на мгновение.

– Сейчас нет.

– Откуда вы знаете? – улыбнулся я.

– Знаю. Я на дороге работаю. Я здесь всегда. В любую погоду, – сказала с вызовом, но глядя перед собой.

Бывает, вмиг тупеешь. Происходит это, когда сталкиваешься с тем, что далеко за рамками привычного.

Так и я сидел и перекатывал на языке глупый, в сущности, вопрос. Формулировал и так и эдак. Хотя уже прекрасно знал ответ.

Да и что делать с ясным и четким ответом? На даче ждет жена с маленьким сыном.

В моем мире нет придорожных шлюх.

– Я на дачу еду, – зачем-то сказал я.

Она кивнула, поняв по-своему.

Заиграл мобильник. Она начала грубо рассказывать трубке, что ее ребенка надо покормить супом. Злилась на чью-то бестолковость.

Дальше ехали молча. До заправки.

– Приехали, – сообщил я.

– Что? – не поняла она.

– Поворот на мою дачу. Вам дальше.

Девушка немного помолчала и вышла. В зеркало заднего вида я заметил, как она закурила и пошла на другую сторону дороги. Возвращаться на исходную.

Я был удивлен и озадачен этой мимолетной и угловатой встречей. Между тем, как живу я, и тем, как живет она, – пропасть. Социальная, материальная, моральная, если угодно. Я был ошарашен тем, что люди, которые попадают в милицейскую статистику, существуют так близко.

Просто человек родился немного не в том городе. Слегка не в той семье. А может, связался не с той компанией.

Где-то судьба его сделала поворот. И он попал в другой мир. Как у Нила Геймана. Мы живем в Верхнем Минске. Среди офисных зданий, автомобилей, ресторанов и театров. А они в Нижнем Минске. Там, где бомжи, наркотики, крысы и грязь.

Я езжу на дачу все лето. Одной и той же дорогой. Но больше я не видел ее ни разу.

Недавно ко мне на собеседование пришел один товарищ. Смотрю на него и не могу понять, чем он мне не нравится. И опыт работы вроде есть. И желание. И увлеченный. Но не нравится, и все тут!

А потом понял – слишком серьезный. Сидит, рассказывает, как ему нравится то, чем он занимается, а у самого лицо – будто умер близкий родственник.

Я его и так и эдак – непрошибаемый.

Как хотите, а для меня чувство юмора – это основной показатель наличия интеллекта.

Знать можно много, но многознание – еще не признак ума.

Я представил, как он будет сидеть за соседним столом, занудствовать, – аж передернуло. Хорошо сам отказался.

Вообще, чувство юмора когда-то было выработано белорусами как инстинкт самосохранения. Если ко всему, что происходит, относиться серьезно, через месяц сляжешь с неврозом.

Улыбаться и смеяться – страшно полезно. Говорят, минута смеха заменяет стакан сметаны. Прекрасная аналогия, хоть и не совсем прямая. Будь это действительно так, я бы в школе набирал за каждый урок английского языка килограмма по три.

Генриетта Владиславовна – прекрасный педагог и незабвенная личность. Ей было, видимо, лет семьдесят, когда она учила нас, оболтусов. Бабушка обладала совершенно резиновым лицом. Оно принимало тысячу разных форм. Когда ей что-то становилось интересно, она жевала очки. А когда сильно нравилось, как ученик отвечает, могла засунуть в рот пару пальцев. Вкупе с ее гипертрофированным британским акцентом («Ийиуэрап»—это Europe) смотреть на нее без смеха было совершенно невозможно.

Каюсь, прекрасной души была человек. Но мы ржали до боли в скулах. Пару раз я не мог у доски сказать ни слова. Не потому что не знал урок. Просто от смеха рта не мог открыть.

Продолжая тему о пользе смеха, вспоминается еще один случай из моего розового детства. Однокласснику вырезали аппендикс. Мы приехали в больницу навестить.

Смеяться ему нельзя было категорически. А мы привезли Матюкарий – англо-русский и русско-английский словарь ненормативной лексики.

Думаю, все знают, что смешнее всего тогда, когда смеяться категорически нельзя. На нашего товарища было страшно смотреть. Он был красный как рак, а из глаз лились слезы. От боли и смеха одновременно. Швы не разошлись каким-то чудом.

Не секрет, что с годами у нас привычка смеяться и даже улыбаться проходит.

Как говорится, смех без причины – признак дурачины. Все повторяют. И все верят.

Нельзя шутить директорам предприятий, министрам различного хозяйства, дикторам на телевидении. Ни в коем случае нельзя хохмить банковским работникам.

Кто-нибудь пройдет по улице, улыбаясь, скажем, солнцу (оно у нас такая редкость) – будут сторониться. На всякий случай. Чего это он такой веселый? Почему такой беззаботный? Может, зарабатывает сильно много? С чего бы это? Поди, и налоги недоплачивает…

В Америке много улыбаются. Но мне их улыбки не нравятся. Фальшивые они. Но лучше такие, чем никаких.

Как-то попала в руки прекрасная книжка Норбекова «Опыт дурака, или Ключ к прозрению». Рекомендую всем, кто периодически впадает в хандру и меланхолию. Очень освежает!

Норбеков рассказывает про тибетский храм Солнца, в который он попал в поисках путей лечения неизлечимых болезней.

В храме было одно простое правило. Все должны постоянно улыбаться. Кто это правило нарушал, обязан принести кувшин воды из близлежащего ущелья. Сам Норбеков попал на эту повинность чуть ли не в первый же день. С трудом спустился по скользким камням, набрал двадцатилитровый кувшин и стал подниматься обратно. Кувшин без ручек, можно нести только на голове. Тропа узкая, осыпается. Часа два поднимался. Наверху его встречает монах и с улыбкой говорит:

– Спасибо большое, что принесли нам воды, но вам придется сделать это еще раз!

– Но почему? – воскликнул измученный Норбеков.

– Вы не улыбались! – и указал на молодого монаха с биноклем.

За пару месяцев простого труда с постоянной улыбкой, постояльцы побеждают хвори, перед которыми официальная медицина бессильна.