Владимир Никитин - Онтология телесности. Смыслы, парадоксы, абсурд

Бердяев как человек ищущий, безусловно, испытывал страдания, видя абсурдность жизни человека обыденного. Он искал справедливости, стремясь к достижению максимальной свободы от влияния социального мира. Но делал он это иначе, чем адепты метафизических школ Востока.

Дзен-буддисты направляют свою волю на снятие личных противоречий путем достижения состояния безмолвия, «растворения»; для этого они практикуют парадоксальные техники медитации с использованием коанов. Йоги отчуждают себя от мира посредством «погружения» себя в состояние «самадхи». Бердяев не покидает социального мира. Он проповедует царство Богочеловечности, наделяя его пространство символами субъективности, отказывая в значимости для субъекта всеобщих ценностей. Бердяев пишет: «Значение своей экзистенциальной мысли я вижу именно в предчувствии, в сознании двух путей, лежащих перед человеком, – пути объективации, экстериоризации, заковывания в призрачном могуществе и массивности и пути трансцендирования к преображенному и освобожденному миру Божьему миру» [46] Там же. С. 332–333. . Таким образом, целью жизни человека для Бердяева становится реализация его потребности в трансцендентальном переживании своей субъективной экзистенции. Человек предстает как субъект мира, а не как субъект социально обустроенного общества (рисунки 13–16). Познание истины, «Сущей Правды», с его точки зрения, возможно только вне этого мира; правда не принадлежит миру, она находится в самом человеке, проявляется посредством его телесных действий, актуализируется в «микрокосмосе самобытийности».

И хотя Бердяев не описывает природу и механизмы трансцендентального познания, он тем не менее самой идеей Бога и Человека подходит к пониманию ограниченности рационального мышления, останавливаясь на пороге принятия идеи о необходимости достижения состояния «остановки деятельности ума». Он не противопоставляет мысль страсти, а видит несовершенство, противоречия рассудка в его подчинении чему-то большему. «Ошибочно противопоставлять страсти – мысль, мысль есть тоже страсть» [47] Там же. С. 326. .

В человеке присутствует некое знание себя, которое возбуждает в нем страсть к иррациональной деятельности, к творчеству, к самопостижению. Подчиняя рассудок разрешению некоей сверхзадачи, духовная сущность человека требует своего самовыражения, направляя его внимание на тот или иной путь самопостижения. «Священно не общество, не государство, не нация, а человек» [48] Там же. С. 114. Глубинный анализ антропологических взглядов, дефиниций на природу человека представлен в работах Эриха Фромма, Серена Кьеркегора. Человек – существо, которое не имеет своей ниши, – считает Фромм. В работе «Человек для самого себя» (М., 1993) Фромм пишет о сущности человека, наполненного страстями и стремлениями. Кьеркегор усматривает в личности истинно человеческое содержание лишь постольку, поскольку ей удается преодолеть состояние, в котором свободный моральный выбор жестко обусловлен. Дух понимается как синтез души и тела. Но дух не знает чувственных различий (Страх и трепет. М., 1993). с его стремлением к самоосознаванию своей самоидентичности, своего особого индивидуального статуса.

Индивидуальность как плод некоего сотворчества трансцендентальных сил сосуществует в мире с другими индивидуальностями в рамках принятого ими соглашения. Смысл последнего заключается в регуляции отношений между субъектами коммуникаций с целью совместного развития в сообществе индивидуальностей. Играя свою конструктивную роль в обустройстве социального мира, система нормированных отношений между субъектами деятельности соподчиняет их устремления, направляет их силы на решение некоей единой сверхзадачи. Однако свободное соглашение между людьми приобретает значение мегатекста, которому они вынуждены следовать. В сознание членов общества неустанно вкладывается мысль: «Ты выживешь, если будешь неукоснительно следовать устоявшимся правилам поведения. Ты имеешь право голоса только в рамках данной социальной системы отношений».

Пока человек «слеп» и не осознает себя как единое индивидуализирующее телесно-духовное образование, он «механистичен»: ему проще, экономичнее (с точки зрения экономии сил) принимать, усваивать общепринятое, «объективированное» психологические клише, и следовать им. Но вот он подступает к моменту самоосознавания, и надежды на объективацию знаний постепенно покидают его. Чем осознаннее личность, тем глубже и шире она видит проблемы в системе общественных отношений, в законах функционирования общества. И тогда Богочеловек становится целью его духовных исканий и надежд.

Богочеловек Бердяева – индивидуальность, себя познающая, приходящая к пониманию мироздания безжалостным изживанием в себе человека общественного. Для того чтобы стать на этот путь поиска истины, человеку недостаточно одного желания. Каждой здоровой личности присуще стремление к самосовершенствованию. Однако только наиболее упорные могут действительно двигаться к знанию. Радость и драматизм, восхищение и разочарование испытывают люди, посвящающие себя поиску истины. Изначально они находятся в одиночестве. В одиночестве и даже в гонении им нужно научиться не только двигаться к цели, но и защищать свои намерения.

Они уязвимы, потому что чувствительны и открыты для диалога. Они ответственны и потому привязаны к людям. Им чужда агрессия, и этим они притягивают ее на себя со стороны окружения.

Крик отчаяния мы слышим в работах Бердяева. Он одинок, не понят, не свободен, он остается привязанным к миру. Но его слова обращены к индивидуализирующим сущностям, к тем, кто ищет знания. Эти знания могут стать достоянием всех людей, поэтому иногда сообщество принимает изначально оппонирующую ему личность и даже нуждается в ее голосе. Именно поэтому философия Бердяева оставила глубокий след в истории России и до сих пор привлекает к себе внимание своей человечностью.

Как составляющий, необходимый компонент в жизни свободного человека абсурд позитивен и близок А. Камю. Абсурд для него произрастает из здравого смысла, из мышления человека, ищущего истины. В своем труде «Миф о Сизифе (Эссе об абсурде)», написанном в 1943 г., Камю выводит познание из факта драматического существования человека; «сохранять, насколько возможно, ясность мысли, попытаться рассмотреть вблизи образовавшиеся на окраинах мышления причудливые формы. Упорство и проницательность – таковы привилегированные зрители этой… драмы» [49] Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Сумерки богов. М., 1990. С. 228. .