Сергей Корсаков - Общая психопатология

Пример метаболического бреда, т. е. бреда превращения, представляла также одна из больных, находившихся в клинике. Эта больная страдала меланхолическим умопомешательством. Под влиянием тоски и гнетущих идей у нее развился первоначально бред самообвинения и греховности, а потом она стала считать себя за грехи превращенной в существо животное, близкое к нечистой силе. Это убеждение было в ней чрезвычайно сильно; она едва давала дотрагиваться до своей руки, считая, что ее тело уже не то, а готово покрыться шкурой; она не верила утешениям, полагая, что в этом не может быть никакого сомнения и всем это ясно до очевидности. Мало-помалу больная стала успокаиваться, тоска ее стала проходить, и бред исчез.

Бред превращения часто переносится больным и на других, близких ему лиц. Под моим наблюдением находилась больная, которая во все время болезни считала своего новорожденнного сына собакой: она полагала, что вследствие влияния врагов она родила собаку и за это должна подвергнуться жестокой казни. Этот бред исчез почти через год от начала болезни.

Примером бреда отрицания может служить следующее описание.

Больная, 56 лет от роду и с виду здоровая, с 1827 г. потеряла сознание своей личности и считала себя совершенно за другую особу, чем она была прежде. Эта идея находится, по-видимому, в связи с переменой ощущений, и в особенности с различными и непрестанными галлюцинациями. Она говорила о самой себе всегда в третьем лице, следующим образом: Die Person von mir; la personne de moi même.

Если к ней не подходили близко, не касались ее кровати, ее стула, ее платья и пр., то можно было легко с нею разговаривать.

Она отвечала тихо и учтиво.

– Как ваше здоровье, мадам?

– Особа моя не есть дама, ее зовут мадемуазель, если вам угодно.

– Я не знаю вашего имени, скажите мне его.

– Особа моя не имеет имени: она не хочет, чтобы вы начали писать.

– Однако могу я узнать, как ваше имя или, скорее, как вас прежде звали?

– Я понимаю, что вы хотите спросить. Меня звали Екатериною X.; более не следует ничего говорить о прошедшем. Особа моя потеряла свое имя, она его лишилась, как вступила в госпиталь.

– Сколько вам лет?

– Особа моя не имеет никаких лет.

– Но эта Екатерина X., о которой вы раньше говорили, сколько ей лет?

– Я не знаю. Она родилась 1779 г. от Марии… и от Иакова… жила… крещена в Париже и пр.

– Если вы не та особа, о которой говорите, то вы представляете, может быть, две особы в одной.

– Нет, особа моя не знает эту, которая родилась в 1779 г. Может быть, эта женщина находится там, внизу.

– Живы ли еще ваши родственники?

– Особа моя – одна и очень одинока, у нее нет никаких родственников и никогда их не было.

– А родственники особы, о которой вы прежде говорили?

– Говорят, что они еще живы, их называют моим отцом и моей матерью, и я верила в это до 1827 года; я всегда исполняла мои обязанности к ним до того времени.

– Итак, вы их дитя? По разговору видно, что вы это думаете.

– Особа моя ничье дитя. Происхождение особы моей неизвестно мне; она не оставила никаких воспоминаний о прошедшем. Женщина, о которой вы говорите, есть может быть та самая, для которой сшито это платье (она указала на платье, в которое была одета), она была замужем и имела многих детей. (Она рассказала подробные и очень точные сведения о своей жизни, причем постоянно оканчивает 1827 г.)

– Что вы сделали и что с вами случилось с тех пор, как вы стали вашей особой?

– Особа моя жила в попечительном заведении… С ней производили и производят физические и метафизические опыты. Эта работа была ей неизвестна до 1827 г. Здесь низошла невидимая и перемешала ее голос с моим. Особа моя ничего этого не хочет и тихо удаляет ее.

– Каковы из себя эти невидимые, о которых вы говорите?

– Они маленькие, неосязаемы, бесформенны.

– Как они одеты?

– В блузах.

– На каком языке говорят они?

– По-французски: если бы они говорили на другом языке, то и моя особа перестала бы понимать их.

– А это точно, что вы видите их?

– Совершенно точно, моя особа видит их, но метафизически, в невидимости, никак не материально, потому что в этом случае они не были бы невидимы.

– Ощущаете вы по временам запахи?

– Один женский состав, одна невидимая уже насылала на меня дурные запахи.

– Чувствуете ли вы по временам невидимых на вашем теле?

– Особа моя чувствует их и сильно сердится за это; они делали ей всевозможные неприличности.

– Хороший у вас аппетит?

– Моя особа ест; у нее есть хлеб и вода; хлеб так хорош, как только его можно пожелать; ей не нужно ничего больше и т. д.

– Молитесь вы иногда?

– Особа моя знала религию до 1827 г.; теперь она больше не знает ее.

– Что вы думаете о женщинах, которые живут с вами в этой зале?

– Особа моя думает, что они потеряли рассудок, по крайней мере большинство их [28] Цитировано по Гризингеру . .

Пример бреда преследования был мною приведен в главе об обманах чувств. Я приведу здесь еще другой пример, характерный для начала той болезни, при которой бред преследования бывает очень часто.

Дело идет о больном, который с 12 лет занимался онанизмом; на 19-м году у него наступило изменение характера. В начале развилось постепенно физическое отвращение от всего, глубокая общая скука, и хотя до того времени он замечал только светлую сторону жизни, с тех пор все ему представлялось с печальной стороны. Вскоре появилась мысль о самоубийстве, через год она отступила на второй план и вместо нее больной стал принимать себя за предмет всеобщих насмешек ; он думал, что все потешаются над его физиономией и над его манерами, он слышал многократно как на улице, так и в комнатах, у друзей и родных обращенные к нему ругательные слова , наконец, он стал думать, что всякий оскорбляет его; когда кто-нибудь кашляет, чихает, смеется, подносит руку ко рту или закрывает лицо, то это делает на него самое тяжелое впечатление – то вызывает злобный аффект, то глубокое уныние с непроизвольными излияниями слез. Он равнодушен решительно ко всему и постоянно занят этими идеями. Он ищет одиночества, и общество надоедает ему. Он допускает, что с ним, может, случаются галлюцинации, однако, убежден, что идеи эти не совершенно безосновательны; что выражение его лица имеет нечто отталкивающее и что на нем можно прочесть страшные мысли, которые его беспокоят.

Более сложную картину бреда преследования представляет следующий случай. Хэслэм рассказывает в своей маленькой брошюре «Примеры безумия» [29] Haslam . Illustrations of madness. London, 1810. историю одного известного Матьюса, который в 1797 г., вследствие судебного приговора, был посажен в Бедлам, а в 1798 г. переведен в отделение неизлечимых; там он оставался несколько лет, то считая себя автоматом известных, действующих на него личностей, то за мирового императора. В 1809 г. родственники его, противившиеся его заключению в Бедлам, просили об его отпуске и поручили докторам Клютербуку и Биркбетту осмотреть его; доктора эти, посетивши 4 раза больного, подтвердили под присягой, что Матьюс душевно вполне здоров . За этим назначена новая комиссия из восьми врачей, которая, после продолжительных испытаний, составила присяжное показание, что человек этот в высшей степени помешан .