Виктор Кандыба - Чудотворцы и чудеса. Энциклопедия сверхвозможностей человека

В те годы Парижский университет был самым знаменитым из всех университетов Европы. Сюда съезжались известные богословы, чтобы высказать друг другу свои мысли, провести диспут. Здесь читали лекции самые именитые теологи, и поэтому сюда устремлялись многие тысячи слушателей, чтобы увидеть и послушать ученых мужей.

Просьба брата Рожера не удивила генерала ордена, предшественника Бонавентуры. Что ж, если любознательный монах желает пополнить знания, познакомиться с виднейшими христианскими проповедниками, подобное стремление следует поощрять. Церкви, и французскому ордену в частности, нужны люди, досконально знающие христианское вероучение, умеющие вступить в ученый диспут, отстоять свою веру от нападок разного рода толкователей «священного» писания, впадающих в ересь.

А такое случалось. Не часто, но случалось. Находились люди, которые были заражены еретическим учением арабского философа Аверроэса, доказывавшего вечность и несотворимость материи и отрицавшего бессмертие души. Поразительно, что взгляды Аверроэса, исповедовавшего мусульманскую веру, разделяли некоторые христиане. Церковь должна была принимать решительные меры, чтобы пресечь распространение еретических суждений. В начале XIII столетия церковный суд в Париже предал сожжению десять священнослужителей, разделявших крамольное учение Аверроэса. Это казалось, должно было устрашить еретиков. Но, к сожалению, они не перевелись, и церковникам приходилось быть все время начеку, чтобы не допустить дальнейшего распространения, ереси.

Да, церкви нужны люди, умеющие отстоять христианские догматы. Потому церковное начальство благословило брата Рожера на поездку в Париж. Но едва монах, высказав слова благодарности, покинул покои генерала, тот отдал распоряжение зорко следить за братом Рожером и доносить о его поведении. С этой минуты монах оказался под неусыпным оком шпионов, следивших за каждым его шагом.

Вскоре генерал ордена стал получать сведения о поведении брата Рожера. Ему сообщили, что по прибытии в Париж он с головой окунулся в университетскую жизнь: не пропускал ни одной лекции, посещал богословские диспуты, все свободное время проводил в библиотеке, где штудировал труды древних философов и современных теологов. В общем, он проявлял рвение в учебе, что вызвало похвалу тех, кто возлагал на него надежды.

Однако доносили генералу ордена и иное, что заставило его насторожиться. Брат Рожер порой вел такие речи, которые можно было услышать лишь из уст самых дерзких еретиков и вольнодумцев. Диспуты богословов он не раз называл словоблудием. Речи духовных отцов, заявлял он, не стоят и жалкого пенса, ибо в них есть лишь словесная шелуха и нет никакой сердцевины.

За такие речи дерзкого монаха можно было бы и призвать к ответу. Но генерал ордена не стал прибегать к крайним мерам. Брат Рожер ему положительно нравился: он умен, образован, усерден, любознателен. Таких немного было среди монастырской братии.

Что же касается его вольных взглядов, то они с годами выветрятся, в этом генерал был уверен. Если же нет, то к крайним мерам можно прибегнуть всегда…

Все же, когда брат Рожер вернулся из Парижа, генерал ордена сделал ему внушение, что членам францисканского братства не пристало выступать с речами, которые могут смутить умы людей. Это брату Роджеру следует запомнить на всю жизнь, если он не желает, чтобы к нему были применены крайние меры. А что это такое, он должен знать. В Париже он видел, как возводили на костры еретиков, посмевших усомниться в истинности учения святой церкви.

Генерал ордена говорил, а монах, стоявший перед ним, молчал, потупив голову.

Генерал в упор смотрел на него:

— Ты понял, сын мой? Ты все понял? — настойчиво говорил генерал ордена. — А теперь ступай и свято выполняй свою миссию служения господу.

И вот опять брат Рожер. Он не внял предупреждениям предшественника Бонавентуры. Теперь его имя связано с монастырской башней, о которой ходят самые невероятные слухи. Тут уж бессилен и сам генерал ордена. Пресечь слухи можно только одним путем: наказать строптивого монаха. Тогда разговоры умолкли бы сами собой.

И снова брат Рожер стоит перед генералом ордена. Теперь это место занимает Джованни Фиданца Бонавентура.

Брат Рожер пытался оправдываться, говорил, что в башне не занимается ничем предосудительным. Он проводил физические опыты, занимался алхимией. Но разве это богопротивное дело? Однако генерал ничего не желал слушать. Вывод один: он должен быть наказан. Бонавентура тверд в своем решении.

Летом 1257 года брата Рожера отправили в Париж. Ему запретили читать, писать, проводить опыты. Он должен одуматься. На это ему дается время. Много времени, целых десять лет…

О жизни францисканского монаха брата Рожера, известного в науке под именем Рожера Бэкона, мы знаем очень немного. О нем дошли скупые сведения, по которым можно лишь весьма схематично составить его биографию.

Известно, что родился он около 1214 года в Англии. В молодости вступил в члены монашеского ордена францисканцев, основанного в 1209 году религиозным фанатиком Франциском Ассизским для распространения католической веры и защиты христианства от ересей. Уже в те годы Рожер Бэкон обратил на себя внимание недюжинными способностями, упорством в учении, обширными познаниями в естественных науках и философии. Он превосходно знал сочинения известных философов, работы естествоиспытателей, творения «отцов церкви», которые мог свободно читать в подлинниках, ибо владел несколькими европейскими языками, а кроме того, арабским, древнегреческим и латинским.

В ордене францисканцев оценили стремление молодого монаха к познанию. Одного только не учли францисканцы, что Бэкона меньше всего интересовали схоластические премудрости богословия. Он стремился к познанию природы.

В те годы прочно утвердился схоластический метод мышления. Схоластика ставила своей целью оправдание и защиту христианского вероучения. Схоласты провозглашали, что истинная наука и истинная философия должны быть подчинены богословию, служить ему, способствовать защите религиозного вероучения. Если же наука занимается самостоятельными исследованиями, устраняется от служения богословию, то она не имеет права на существование.

Схоластика занималась не изучением действительности, а формальными рассуждениями на «отвлеченные» темы, которые богословие всерьез рассматривало как важнейшие и принципиальные проблемы богопознания. С важным видом теологи вели бесконечные диспуты, пытаясь решить, например, проблему, чем питаются ангелы. Дискутировали богословы и о том, сколько чертей может поместиться на ногте человека. И не случайно схоластика сделалась символом бесплодного умствования, формализма, оторванных от жизни и практики рассуждений.