Иосиф Телушкин - Еврейский юмор

Паранойя по поводу антисемитизма – общераспространенная еврейская болезнь. Опрос, проведенный в 1985 году среди благодетелей Федерации еврейских сообществ Сан-Франциско, показал: одна их треть считает, что еврей не может быть избран в конгресс США от Сан-Франциско. И это тогда, когда все три члена конгресса от районов, прилегающих к городу или расположенных неподалеку от него были евреями, так же, как ими были мэр города и два сенатора штата. [104]

Не удивительно, что подобные анекдоты рассказывают среди негров, поскольку и евреям, и неграм пришлось пройти через жуткую дискриминацию и в обеих группах есть те, кто во всех своих проблемах винит посторонних. Комик Лари Вилде рассказал историю о белом, жалующемся негру:

Белый:

– Не знаю, что делать. Мой дом сгорел дотла, умерла жена, машину украли, и врач говорит, что мне необходима серьезная операция.

Черный:

– Чего ты суетишься, ты что, не белый? [105]

Альберт Эйнштейн сказал: «Если моя теория относительности доказана верно, Германия заявит, что я немец, а Франция назовет меня человеком мира. Если моя теория относительности окажется неверной, Франция будет говорить, что я немец, а Германия заявит, что я еврей». [106]

В начале 1970-х годов Брежнев объявил на политбюро, что он отправляется с государственным визитом в Польшу и что в честь своего приезда он хочет привезти польскому народу значимый для него подарок. Решили, что Брежнев возьмет с собой большую картину, названную «Ленин в Польше». Ведь что может быть более значимым выражением советско-польской солидарности, чем портрет Ленина, кумира советского коммунизма, посещающего Польшу? К великому сожалению, Ленин никогда не посещал Польшу, и «великие мастера» Союза художников, чьи умы были стиснуты принципами соцреализма, не могли сообразить, как им изобразить Ленина в Польше.

Время бежало, и советское руководство приходило в отчаяние. Наконец решили обратиться к Рабиновичу, художнику-диссиденту. «Нам известно, что вы неоднократно выказывали недовольство своей страной, – говорит пришедшая к нему делегация КГБ, – но если вы окажете родине эту услугу, мы обещаем вам большую квартиру и много работы».

Рабинович согласился нарисовать картину о Ленине в Польше. Через три недели, за день до поездки, делегация политбюро во главе с Брежневым входит в конференц-зал, где перед большим холстом, прикрытым тканью, стоит Рабинович. «Давайте взглянем на картину», – говорит Брежнев.

Рабинович снимает покрывающую ткань, и у всех в помещении перехватывает дыхание. На картине изображен мужчина в постели с женщиной.

– Кто этот мужчина? – кричит кто-то на Рабиновича.

– Это Троцкий.

У людей снова перехватывает дыхание.

– А кто эта женщина? – орет другой член политбюро.

– Крупская, жена Ленина.

– И где же Ленин? – громко спрашивает Брежнев.

– А Ленин – в Польше.

В отличие от почти всего еврейского юмора, анекдоты советских евреев были направлены исключительно против других, и в них фактически не было ничего о еврейских слабостях. Для диссидентов не имело никакого смысла обращать подобное оружие против себя, и, помимо прочего, в Советском Союзе уже были КГБ, информаторы, ружья, тюремные лагеря и даже психушки для здравомыслящих. И осмеяние было единственным оружием в арсенале инакомыслящих.

Тем не менее, у юмора есть опасная сила. Николай Гоголь заметил: «Даже тот, кто ничего не страшится, боится смеха». Джордж Оруэлл писал: «Каждая шутка это маленькая революция». За сатирическое упоминание о Сталине в частном письме к другу, Александра Солженицына приговорили к восьми годам Архипелага Гулаг. В начале 1970-х годов четыре студента университета, которые в качестве выпускной шалости положили буханку хлеба в протянутую руку статуи Ленина, получили большие сроки в тюремных лагерях. Ситуация с советскими рассказчиками анекдотов не улучшилась, пока в 1985 году к власти не пришел Горбачев.

Анекдот «Ленин в Польше» подвергал коммунистов особенно жестокой критике вплоть до конца их правления в 1991 году. Это связано не только с тем, что они фабриковали события, которые никогда в действительности не происходили, но и представляли «свидетельство», которое «подтверждало» его. Просто заявить, что Ленин посещал Польшу, было не достаточно, должна была быть картина, иллюстрирующая данное событие. Так как для Сталина было не достаточно просто обвинить многих из своих «товарищей» в якобы замышлявшемся свержении коммунизма, было сущностно необходимо, чтобы обвиненные публично и драматично сознались в «предательстве», хотя эти признания и добывались с помощью пыток. [107]Это тоже являлось зерном для мельницы диссидентской сатиры.

Во время правления Нассера в Египте, египетские археологи обнаружили мумию, чья древность значительно превышала возраст тех, что были найдены ранее. Однако они никак не могли установить ее точные даты. Обратились к помощи зарубежных археологов, и те, проведя скурпулезнейшие исследования, так и не смогли точно определить возраст мумии. Пригласили группу советских археологов. Они тоже не смогли ничего прояснить, но бывшие в их составе сотрудники КГБ вызвались установить точные даты мумии. Их предложение отвергли: откуда им знать о подобных вещах? Наконец, после настойчивых просьб египтяне позволили трем сотрудникам КГБ пройти в комнату с мумией. Через час они вышли, и говорят:

– Мумия 3625 года до н. э.

– Откуда вам это известно? – спросили пораженные египтяне.

– Она призналась.

Помимо лжи, обычной мишенью диссидентских острот были до абсурда преувеличенные заверения правительства.

– В 2000 году, – заверяет Брежнев в своей речи перед многочисленной аудиторией, – у каждой советской семьи будет собственный самолет.

– Но товарищ Брежнев, – раздается голос, – зачем каждой советской семье свой собственный самолет?

– Дурак! – кричит Брежнев. – Представь, ты живешь в Москве, и узнаешь, что в Киеве есть картошка.

И другой вариант.

– В 2000 году, – заверяет Брежнев, – советские граждане отправятся на Марс и во все уголки космоса.

– А когда мы сможем попасть в Вену? – раздается вопрос из толпы.

Похоже, что время правления Леонида Брежнева (1964–1982) было периодом расцвета юмора как советских евреев, так и других диссидентов. В то время рассказывать анекдоты было не столь опасно, как во времена Сталина, но, поскольку Брежнев был более подавляющим, чем Хрущев, для того, чтобы вспылить, ему было достаточно даже того антагонизма, который так искрометно выражался в юморе.