Олег Ермишин - Афоризмы

афинский политик и полководец

Фемистокл, продавая поместье, велел глашатаю объявить, что у него и сосед хороший. [1123]

Из числа женихов своей дочери он [Фемистокл] отдал предпочтение хорошему человеку перед богатым, потому что, говорил он, он ищет человека, которому нужны деньги, а не деньги, которым нужен человек. [1124]

Фемистокл (…) говорил, что его сын самый сильный человек в Элладе, потому что эллинам дают свои веления афиняне, афинянам – он сам, ему самому – мать его сына, а матери – сын. [1125]

Фемистокл однажды спросил друзей: «Что вы за меня дадите, если мне еще никто не завидует?» [1126]

Когда он [Фемистокл] был стратегом, а Симонид Кеосский просил у него чего-то незаконного, он ответил ему, что как он, Симонид, не был бы хорошим поэтом, если бы в своих стихах не соблюдал законов cтихосложения, так и он, Фемистокл, не был бы хорошим правителем, если бы в угоду кому-нибудь поступал противозаконно. [1127]

Из уважения к Спарте главным начальником флота был Эврибиад, человек слабовольный и боявшийся опасности. Он хотел сняться с якоря и плыть к Истму, где было собрано и сухопутное войско пелопоннесцев. Фемистокл стал возражать ему (…). Эврибиад поднял палку, чтоб его ударить, а Фемистокл сказал: «Бей, но выслушай». [1128]

Уроженец Серифа сказал Фемистоклу, что он своей славой обязан не себе, а своему городу. «Правда твоя, – отвечал Фемистокл, – как я не прославился бы, если бы был уроженцем Серифа, так и ты, если бы был афинянином». [1129]

Хабрий решил отправить Фокиона собрать подать с островов и давал ему двадцать кораблей, но Фокион (…) возразил: «Если меня посылают на войну, нужны силы побольше, а если к союзникам – хватит и одного корабля». [1130]

[Фокион] излагал перед народом какое-то свое суждение (…). Видя, что все одобряют его речь, он обернулся к друзьям и спросил: «Уж не сказал ли я ненароком что-нибудь неуместное?» [1131]

Когда умер Филипп [Македонский], Фокион отговаривал народ приносить благодарственные жертвы богам. Во-первых, сказал он, неблагородно радоваться по такому поводу, а во-вторых, сила, стоявшая против них при Херонее, сделалась меньше всего лишь на одного человека. [1132]

Александр потребовал у афинян кораблей, и народ подступил к Фокиону, чтобы тот высказал свой совет. Фокион встал и сказал: «Советую вам или быть сильными, или дружить с сильными». [1133]

Когда разнеслась глухая весть о кончине Александра и ораторы один за другим вскакивали на помост и требовали немедленно браться за оружие, Фокион предложил подождать и сперва проверить – сведения: «Если он мертв сегодня, – сказал он, – то будет мертв и завтра и послезавтра». [1134]

Антипатр хотел, чтобы он [Фокион] сделал что– то несправедливое; Фокион ответил: «Нельзя, Антипатр, иметь в Фокионе сразу и друга и льстеца». [1135]

Фокион со своими сторонниками был приговорен к смерти по политическому обвинению. Осужденные выпили цикуту, но ее оказалось недостаточно, а палач потребовал двенадцать драхм – стоимость полной порции яда. «В Афинах даже умереть даром нельзя», – сказал Фокион. [1136]

Стадо оленей во главе со львом страшнее, чем стадо львов во главе с оленем. [1137]

Афинская старуха, с которой заговорил Феофраст, сразу признала в нем чужеземца; а на вопрос, почему, ответила: «Уж больно правильно ты говоришь». [1138]

Нельзя отказываться от власти, пока ты на коне, можно – когда тащат за ноги. [1139]

[Дионисия Старшего] укоряли, что он чествует и выдвигает одного человека, дурного и всеми нелюбимого. Он ответил: «Я хочу, чтобы хоть кого-то люди ненавидели больше, чем меня». [1140]

[Дионисий Старший] наложил на сиракузян побор: они плакались, взывали к нему и уверяли, что у них ничего нет. Видя это, он приказал взять с них и второй побор, и третий. Но когда, потребовав еще большего, он услышал, что сиракузяне над ним смеются и издеваются у всех на виду, то распорядился прекратить побор. «Коли мы им уже смешны, – сказал он, – стало быть, у них уже и впрямь ничего больше нет». [1141]

На вопрос, есть ли у него свободное время, он [Дионисий Старший] ответил: «Нет, и никогда пусть не будет!» [1142]

В самом начале его правления он [Дионисий Старший] был осажден восставшими против него гражданами, и друзья советовали ему сложить власть, если он не хочет умереть насильственной смертью; но он, посмотрев, как быстро падает бык под ударом мясника, сказал: «Не стыдно ли мне, убоявшись столь краткой смерти, отказаться от долгой власти?» [1143]

Тиран Дионисий (…) однажды оказался в окружении осаждавших его карфагенян; не было никакой надежды на спасение; когда же он (…) решил спастись бегством, отплыв на корабле, один из его друзей решился сказать ему: «Прекрасный саван – единоличная власть». [1144]

Дионисий Младший говорил, что кормит стольких софистов не потому, что восхищается ими, а для того, чтобы они восхищались им. [1145]

Нет ничего более рабского, чем роскошь и нега, и ничего более царственного, чем труд. [1146]

Александр говорил, что сон и близость с женщиной более всего другого заставляют его ощущать себя смертным, так как утомление и сладострастие проистекают от одной и той же слабости человеческой природы. [1147]

Когда приближенные спросили Александра, отличавшегося быстротой ног, не пожелает ли он состязаться в беге на Олимпийских играх, он ответил: «Да, если моими соперниками будут цари!» [1148]

Филиппу я обязан тем, что живу, а Аристотелю тем, что живу достойно. [1149]

Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном. [1150]

Когда Дарий предложил ему [Александру] 10 000 талантов и половину власти над Азией, Парменион сказал: «Я принял бы, если бы я был Александром». – «И я, свидетель Зевс, – ответил Александр, – если бы я был Парменионом». [1151]

Как над землею не бывать двум солнцам, так над Азиею двум царям. (Александр Македонский – персидскому царю Дарию.) [1152]

Приближенные посоветовали Александру напасть на врагов ночью. Тот ответил: «Я не краду победу». [1153]

Однажды, прочтя длинное письмо Антипатра с обвинениями против Олимпиады, Александр сказал: «Антипатр не знает, что одна слеза матери заставит забыть тысячи таких писем». [1154]