Александр Кучинский - Преступники и преступления. Законы преступного мира. Побеги, тюремные игры

Охранять судебный процесс над Сергеем Мадуевым прибыла целая рота конвойных войск. В наружном оцеплении стояли кинологи с собаками и ряд автоматчиков. Каждого, кто переступал порог зала заседаний, старшина проверял ручным металлоискателем. Складывалось впечатление, что конвой охраняет Червонца от возможных покушений. Злые языки утверждают, что на четвертый день процесса кто-то пытался проникнуть в зал с пистолетом Макарова, спрятав его в видеокамеру. Десятки потерпевших рвались к клетке, где сидели затравленный Червонец и два его подельника. Если бы суд сохранил подсудимому жизнь, здесь началась бы бойня. Был пущен слух, что на Мадуева готовится покушение: его попытаются убить по дороге в здание суда или же обратно в СИЗО.

Но Червонец дожил до приговора, который читался три дня. Когда предоставили последнее слово, он просил подарить ему жизнь. Он говорил спокойно, без эмоций. Казалось, что последнее слово произносит машина. 10 июля 1995 года председатель суда Людмила Суханкина поставила в процессе последнюю точку. Сохранилась видеозапись этого процесса. Мадуев стоя встретил слова«…к исключительной мере наказания — расстрелу». Его лицо, взятое оператором крупным планом, едва заметно передернулось, глаза увлажнились. Червонец был по-прежнему скуп на эмоции. Он негромко бросил какую-то фразу (говорят, что «Спасибо всем вам. Удачи и счастья») и сел на скамью. Клетку мгновенно оцепили три автоматчика и здоровенный сержант с рацией. Адвокат быстро подошел к дверям клетки и что-то ободряюще произнес сквозь решетку. Мадуев неподвижно сидел, держа на коленях черный блокнот.

Ранним утром шестого января 1994 года тяжелая дверь камеры наконец открылась, и на пороге вырос мрачный конвой:

— Сергеев, на выход.

С кровати поднялся молодой светловолосый парень в зеленой клетчатой рубашке. Он нерешительно топтался у тумбочки, пока прапорщик не гаркнул:

— Выходи с вещами!

Парень собрал туалетные принадлежности, остатки печенья, сменные носки и свитер, упаковал все это в сумку и двинулся к дверям. Перед тем как захлопнуть дверь, контролер пристально оглядел парня, сверил его довольную физиономию со снимками. Зек почесал коротко остриженный затылок и кивнул в сторону камеры:

— Можно хоть с корешом попрощаться?

В камере, повернувшись к грязной щербатой стене, мирно посапывал сокамерник. Прапорщик ругнулся и с шумом захлопнул дверь. Дежурный по корпусу остановил процессию, сверил сопроводительные документы и сонно воткнул свой взор в подбородок зека:

— Фамилия, имя, отчество.

— Мое?

— Свое я знаю.

— Сергеев Валентин Николаевич.

— Год рождения?

— Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.

— Место рождения?

— Витебск.

Щелкнул электронный замок, зек под присмотром двинулся к тюремным воротам. На контрольно-пропускном пункте состоялось еще одно блиц-интервью с дежурным. Последняя формальность. Наконец тяжелые ворота отошли в сторону, открывая путь к свободе. Вчерашний узник на дрожащих от волнения ногах вышел на улицу. Шаг его становился все быстрей и быстрей. Серый невский рассвет казался ему нереальным, а сегодняшнее утро — сном. Лишь когда «Кресты» с тяжелыми полутемными коридорами остались далеко позади, Олег Данилин, — а именно так звали двадцатитрехлетнего убийцу, — облегченно вздохнул и свернул в магазин. Он смочил пересохшее горло двумя стаканами томатного сока, купил сигарет и двинулся к автобусной остановке. Он пытался себе представить, какой переполох начнется в «Крестах» спустя несколько часов, затем оставил свою скудную фантазию в покое. Утренний рейс мчал Данилина в Василеостровский район, где жил двоюродный брат.

Сокамерник Данилина, как вы уже вероятно догадались, по фамилии Сергеев проснулся, потянулся до хруста в пояснице и предался мечтам о рождественском вечере в объятиях друзей и подруг. Он парился здесь по незначительному делу и сегодня утром должен был покинуть тюрьму под подписку о невыезде. Адвокат ел свой хлеб не даром. Чего не скажешь о режимных сотрудниках, сонно сверявших кипу бумажек с метрикой, «фасом» и «профилем» Сергеева.

По злому капризу судьбы, убийца Данилин, получивший от областного суда пятнадцать лет усиленного режима и ожидавший в «Крестах» этапа, был такой же мордатый, стриженый и сероглазый, как и его сокамерник. Длительное общение, которое затянулось почти на месяц, даром не прошло. Данилин заочно познакомился не только с родными белорусскими местами собеседника, но и с подробностями его личной жизни. Все это пригодилось при освобождении из стражных мест.

Итак, Сергеев досмотрел сон, удивился пустой койке соседа и бодро зашагал по камере. В обед он стал волноваться и при очередной раздаче пищи пробасил в кормушку:

— С Рождеством Христовым, командир. Сколько мне еще тута куковать? Я уже дома должен быть.

И вдруг он с ужасом узнал, что этот паек предназначается Данилину, то есть как бы ему, но в то же время не ему. Смутное и грязное подозрение закралось в душу надутого соседом узника. Сергеев поставил миску на пол и что есть силы забарабанил кулаками по двери.

— Сергеев здесь, — завопил он страшным голосом, от которого задрожали даже стены. — Выпустите меня! Я не Данилин, я — Сергеев.

От волнения он перевернул миску с супом. Дверь открылась спустя полчаса, и его потащили по коридору. Подмена вскрылась быстро, и Сергееву засветил новый срок — за пособничество в побеге. Хотя на его лице читалось что угодно, но только не преднамеренная помощь убийце Данилину. После допросов и проверок Сергеева таки выпустили из тюрьмы, хотя и на следующий день. По следу его сокамерника пустились оперативно-розыскные группы. Одна из них прибыла к брату Данилина. В то время, как озлобленный конвой поднимался лестничными маршами, беглец трогательно дремал за кухонным столом. Он трапезничал уже вторые сутки, и пьянил его не только дух сдуру привалившей свободы. В углу кухни выстроилась батарея пустых бутылок. Идентифицировав мертвецки пьяного Данилина, которого не смогли привести в чувство даже армейские сапоги, конвой потащил его к автомобилю.

Беглец оклемался в той же камере тех же «Крестов». Он долго щупал голову, распухшую от водки, ударов и падений с небольшой высоты. В голове крутились обрывки мыслей и воспоминаний, которые никак не удавалось собрать воедино. В конце концов Данилин вспомнил тюремные ворота, расплывчатое лицо дежурного офицера на КПП, попойку у брата. Но все это казалось сном. Узник недоверчиво ощупал холодные стены, привинченный столик и вновь стал продираться сквозь обрывки мыслей. В конце концов он решил, что все последние события — не более чем сон, и успокоился. Телесный недуг он списал на драку с сокамерником, которого, видимо, потащили в карцер. В голове крутилась дурацкая фраза: «Упал, ударился головой, потерял сознание…» Спустя два часа Данилину вновь пришлось удивиться: ему предъявили обвинение в побеге из-под стражи. Для его свинцовой головы это было слишком…