Александр Кучинский - Блатной телеграф. Тюремный архивы

Много раз я жаловался в районную и городскую прокуратуры, после чего меня бросали в карцер. Вышеназванные учреждения, стремясь защитить свою репутацию, обвиняли во всем меня. Были сфальсифицированы улики, и меня арестовали. В первый же день я объявил голодовку, так как считаю ее единственно возможной формой протеста при подобных обстоятельствах. Ни на одну из своих жалоб я не получил компетентного ответа. В тюрьме меня кормили насильно (через зонд). Сейчас я продолжаю голодовку несмотря на то, что давно уже понял, что никого из ответственных лиц этот протест не волнует. Принудительное кормление принимает здесь самые жестокие формы. Кстати, тех заключенных, кто голодает, переводят в блок для умственно отсталых, в подвал (блок 4/0). Тюремщики то и дело прибегают к так называемому «прессингу» — различным жесточайшим методам давления, направленным на создание действительно невыносимых условий — для того, чтобы заставить прекратить голодовку. Чаще всего бросают в камеру-одиночку, где нет окон, нет вентиляции, нет нар, несколько заключенных держали там сутками. Я находился в такой камере 6 месяцев, четыре из них я был лишен ежедневной часовой прогулки, положенной по закону.

А теперь попробуйте представить, каково мне, некурящему, среди четверых постоянно курящих соседей по камере. Несколько раз у меня были сердечные приступы.

Но не потому я обращаюсь к Вашей комиссии. Мое нежелание мириться с таким бесчеловечным обращением стало причиной того, что надзиратели жестоко избивают не только меня, но и одного из моих сокамерников.

Это случилось 16 мая. В течение двух предшествующих месяцев я находился в приличных, по здешним понятиям, условиях: камера с вытяжкой воздуха, с металлической койкой. Ежедневно нас выводили на часовую прогулку на тюремный двор, так похожий на камеру без потолка. За несколько дней до избиения нас внезапно лишили этих прогулок. Затем офицер-медик приказал нас перевести в другую камеру, без окон и коек, о которых я упоминал. Там было уже два человека, теперь же нас стало семеро, хотя в этой камере не хватает воздуха и на двоих.

Я сказал надзирателю, который собирался перевести нас, что хочу видеть врача или начальника, который в этот день дежурил. Он передал мою просьбу по команде. После этого появились два офицера и два сержанта. Один из офицеров сказал, что он зам. начальника тюрьмы (позднее выяснилось, что это не так). Мы с одним из моих товарищей вышли. Сейчас я не называю его имени из соображений тюремной этики: каждый отвечает только за себя. Я объяснил офицеру, что у меня уже была драка с обитателями той камеры, в которую меня собирались перевести. У меня больное сердце, а в этой камере даже двоим не хватает воздуха. В-третьих, в камере нет коек, спать на полу я не собираюсь. В четвертых, в нашей теперешней камере две койки свободны, и логичней было бы перевести двоих людей из той камеры в нашу. Все это сказал я очень спокойно и попросил отложить наш переход до появления того офицера-медика, который отдал приказ.

Однако офицер, назвавшийся заместителем начальника, решил иначе. Сначала он стал бить меня по почкам, затем приказал отправить в ту маленькую камеру. Остальные, повалив меня на пол, стали бить дубинками и сапогами. Перед этим они предусмотрительно удалили из камеры всех возможных свидетелей. Тот же офицер грозил бросить нас в строгий карцер. Предвидя последствия, я согласился пойти в карцер, но это не помогло. Они продолжали избивать нас, настаивая, чтобы мы подчинились.

После неудачных попыток отправить нас в карцер, он приказал привести собак. Мы думали, что нас пугают. Но собаки действительно появились и тут же бросились на моего товарища. Следы укусов видны и до сих пор. Тюремщики угрожали, что спустят собак и на меня, если я не подчинюсь. Но меня продолжали избивать ногами, пытаясь заломить руки назад, чтобы надеть наручники. Я был жестоко избит, но по-прежнему отказывался идти в эту камеру.

Меня бросили в самый ужасный карцер. Вся одежда была порвана. На теле были синяки и кровоподтеки. В карцере я провел 10 дней, продолжая голодовку. Меня даже не пытались насильно кормить. Только через 8 дней, благодаря усилиям моей матери, мне разрешили встретиться с врачом и прокурором. Прокурор же заявил, что пойду под суд за сопротивление властям.

Теперь меня держат в одиночной камере. Только трезвый ум не позволяет перерезать себе вены. Осколки стекла оставлены в камере, видимо, для этой цели. Парень в камере напротив сделал это в знак протеста. Его откачали, а затем жестоко избили.

Вот и все, что хотел рассказать вам. Я думаю, что в любом случае не должно быть места таким зверствам в стране, которая стремится стать цивилизованной.

Искренне Ваш, Андрей Осипов.

1. Пришла с химчистки, нахожусь дома. Капуста есть. Позови Шарлотту. Нонна.

2. Витка пошла в ночную на вафли с двумя енотами.

3. Еду в гастрольную на юга давать сеансы. Тебе надо было мое тело и мою розочку, а мне твои листья. Кайф ловлю редко. Мы квиты. Лина.

4. Шурик, ты мудак. Я никогда не играла на флейте, а ты мне вафлопера потного к торцу приставил. За такие мансы бюллетенят, понял?

5. Светка, у Эллы кашель, засопливила в круизе. Жду тебя на Восстания, 45, у ларьков.

1. Разгрузили кокс, берите тонну. В.

2. Вчера Димка у чучмеков план достал. Обшабашился этой дурью как на зоне. Зарубку даю, что больше не буду. Костя.

3. Бося, вези насос — нечем накачать колеса.

4. Подгони три баяна с пухом. Бабасики у Генчика.

5. Люба и Марина ушли в ломку, нужен палтикян, срочно! Славик.

6. У зверя три штуки башлей. Д. Г. (Жду у восьмой колонны завтра).

7. Еду за сушняком к Штуцеру. Если кто-то спросит — я на браге.

8. Доцент и Генка дали слепуху. Сгорели на кресте. Нота.

9. Выдрал у Ромы-Цыгана 10 амнух (беляшка) за стольник в Вырице. Кудряш.

10. Игорь. В субботу подкатят колеса-калики и беленькие. Отстегни башли. Таня С.

11. Заходил к тебе. Есть что бадяжить. Предки сегодня уезжают на дачу. Жду вечером, скажи Сереге. Даниил.