Марк Котлярский - Тайны еврейского секса

— Гм… И что вы при этом почувствовали? — поинтересовался судья Даниэль Барри.

— Ну, — немного смутился Хаим Рамон, — наверное, то, что в такой ситуации чувствует каждый мужчина, способный что-то чувствовать и вдобавок награжденный вниманием такой красивой молодой девушки… Но сразу вслед за этим мне стало неловко, я почувствовал себя неуютно, но отстранить от себя девушку не решился. Никто никогда до сих пор не фотографировался со мной в таком… гм, ракурсе. Разумеется, это было неприлично… Это было чересчур, и я должен был все это немедленно пресечь. И если в чем-то и есть моя вина, так это в том, что я это не сделал. Но, как я уже сказал, на меня вдруг что-то нашло. Это было… как какой-то вирус…

— А вам не показалось странным, что с вами заигрывает девушка, которая младше вас больше чем вдвое? Девушка, которая годится вам, если не во внучки, то уж точно в дочери? — задал судья очередной вопрос.

— Нет, — покачал головой Рамон. — Со мной часто заигрывают женщины разного возраста, в том числе и такие юные. Поэтому я не удивился тому, что она заинтересовалась мной и проявила инициативу. И я думаю, что отреагировал на ее поведение нормально — так, как на него отреагировал бы любой мужчина, почувствовавший к себе внимание женщины. Во всяком случае так, как я на него обычно реагирую. Я знаю, сейчас от меня ждут, чтобы я начал судить себя с позиций высокой морали, но я хочу говорить правду. А правда заключается в том, что я — таков, каков есть, такая у меня натура, и в моем возрасте, наверное, уже не меняются. В то же время я признаю, что вся эта история не делает мне чести и, возможно, я должен был вести себя иначе…

Он помолчал, а затем, откашлявшись, продолжил, теребя пуговицу на рубашке.

— После того как солдат сделал два снимка, девушка вместе с ним вышла из комнаты, а я остался сидеть у телевизора. Но, спустя несколько минут она вернулась — на этот раз одна и села рядом со мной на стул, что-то сказала мне, но я был так захвачен происходящим на экране, что не расслышал ее слов и сделал ей знак, что не слышу. Тогда она придвинулась ко мне совсем близко, положила голову мне на плечо и стала что-то говорить. Я придвинул свою голову к ее голове, и она не отстранилась. Тогда я посмотрел на нее, и увидел, как она призывно улыбается. Наши глаза встретились, а затем как-то совершенно спонтанно мы поцеловались. Я не только не чувствовал какого-либо сопротивления с ее стороны, но и наоборот — она… как бы это сказать… «сотрудничала» со мной во время поцелуя, и я первым решил прервать его. Да, это был поцелуй, но я бы не сказал, что это был сверхсексуальный поцелуй… Во всяком случае, его точно нельзя было назвать «французским поцелуем».

— Вы проникли ей во время поцелуя языком в рот? — спросила судья Хаюта Кохан.

— Я не обращал в этот момент внимания на свой язык и не исключаю того, что мой язык касался ее губ. Но я не проникал языком в ее рот и уж точно не делал это против ее воли! — ответил Рамон. — Вскоре после этого поцелуя я встал, чтобы направиться на заседание правительства. «Может быть, мы еще встретимся и поговорим», — сказал я ей. «Да, нам стоит еще раз встретиться!» — так, или приблизительно так, ответила она и, написав на клочке бумаги номер своего сотового телефона, сунула мне эту бумажку в карман…

Стоит заметить, поначалу Хаим Рамон держался в зале суда с потрясающим хладнокровием. Он рассказал, что когда увидел в прессе статьи, посвященные этому происшествию, то решил, что речь идет о каком-то недоразумении, которое разрешится уже на первых допросах в полиции. Он не помнил, как фотографировался с этой девушкой в третий раз, но когда ему показали третий снимок, сделанный уже после этого, ставшего для его карьеры политика столь роковым поцелуя, он даже обрадовался. «Это снимок говорит в мою пользу! — сказал он следователям. — Смотрите, она улыбается, нет никаких признаков, что она чем-то расстроена!..».

— О том, что на самом деле происходит, — добавил Рамон, — я понял, когда в ответ на эту фразу, начальник отдела по расследованию особо опасных преступлений Мири Голан заявила мне: «Да, но улыбка у нее искусственная, а если присмотреться, то можно заметить, что у нее в глазах блестят слезы». Мне стало ясно, что объективные факты никого в полиции не интересуют, что полиция задалась целью доказать мою виновность и засадить меня в тюрьму. А когда нам устроили «очную ставку» с помощью телемоста, тут уж вообще никаких сомнений не осталось: следователи постоянно давали мне понять, что они верят девушке и сочувствуют ей, что для них она — жертва, а я — дерьмо и мусор, который следует упрятать за решетку. Из министра юстиции они превратили меня в подопытного кролика!..

И вот с этого момента нервы стали изменять Рамону. Он начал говорить с надрывом и в конце концов… попросту разрыдался.

— Я не должен был так себя вести. Я не должен был целовать ее, — произнес он сквозь слезы. — Но это еще не повод для того, чтобы превращать меня в преступника. Я не совершил никакого преступления! Но самое интересное началось, когда Хаиму Рамону стали задавать вопросы его адвокаты и представители госпрокуратуры.

— Как вы объясняете то, что после этого поцелуя девушка расплакалась и долго не могла успокоиться? — спросила его государственный обвинитель Ариэла Сегал. — Я сам бессонными ночами вновь и вновь задаю себе этот вопрос, — ответил Рамон. — Я — не психолог, но думаю, что, возможно, она поняла, что перешла некую грань, поцеловалась, а затем дала свой телефон, по сути дела, незнакомому мужчине, много старше ее… Я не исключаю того, что неправильно понял ее поведение. И в этом случае я готов принести ей свои извинения. Но и это опять-таки еще не повод для того, чтобы превращать меня в преступника.

— Но неужели вы не почувствовали, что она не хочет с вами целоваться? — продолжила свою атаку Сегал.

— Ни на мгновение. Если бы она дала мне это понять, я бы мгновенно остановился. К тому же, при нежелательном поцелуе женщина как бы отшатывается от мужчины. Но ничего этого не было!

— Но вы даже не спросили ее, согласна ли она была на этот поцелуй или нет? — вновь с нажимом спросила Ариэла Сегал.

И тут Хаим Рамон неожиданно взорвался.

— Уважаемая госпожа прокурор! — сказал он. — Я немало целовался в своей жизни с самыми разными женщинами. Кроме того, я видел немало фильмов и прочел немало книг, в которых мужчина целуется с женщиной. И я не помню, чтобы где-нибудь, когда-нибудь было сказано, что прежде чем поцеловать женщину, он должен спросить у нее, согласна ли она на это. Ответом на нежелательный поцелуй, насколько мне известно, может стать звонкая пощечина, но никак не отдача его под суд. То, что мое дело дошло до суда — это абсурд! То, что вы пытаетесь меня здесь выставить едва ли не агрессивным сексуальным маньяком — это тоже абсурд. Я — нормальный мужчина, и никогда не только не был маньяком, но и вообще не проявлял склонности к агрессии…