П. Кочеткова - ПАЛАЧИ И КИЛЛЕРЫ.

Лучшего времени для такого покушения — события, которое, несомненно, привлекало внимание общественности, было не найти.

Срочно нужна была сенсация, затмившая бы собой все толки и пересуды по поводу разразившегося в ноябре 1892 года нанамского скандала.

Эта единственная в своем роде парламентская афера с подкупом и взятками, разоблачившая коррупцию депутатов и министров, стоила мелким владельцам акций всех их сбережений и вылилась впоследствии в шумный процесс. Данное дело, в котором было замешано 510 парламентариев и представителей правительства, нанесло тяжелый урон доверию избирателей к правительству и парламенту и подняло на щит оппозицию.

Оппозиция, естественно, могла оказать большое влияние на законодательство. Итак, в этой ситуации шумный террористический акт против парламента сослужил бы правительству добрую службу сразу в двух аспектах. Он, во-первых, отвлек бы внимание общественности от упомянутого уже скандала, а во-вторых, поднял бы престиж правительства и парламента и придал бы дополнительную силу его идеям (в частности, относительно реформы уголовного судопроизводства).

Еще бы! Какой легковерный избиратель откажет в доверии мужам, которые под градом рвущихся бомб невозмутимо продолжают дебатировать на благо отечества?

Так или иначе, но своим покушением Вайян добился единственно того, что спорные законопроекты быстро были одобрены. Таким образом, пользу из всего этого извлекли лишь консервативные, проводящие жесткий курс силы.

Огюст Вайян утверждал потом на суде, что не имел соучастников. И это было правдой. Он на самом деле действовал в одиночку. Однако у него, определенно, были сообщники или по меньшей мере один сочувствующий, без помощи которого он никогда бы к этому покушению не подготовился. Был, наверное, человек, который доставил ему деньги на бомбу, а может даже и ее детали. Ведь сам Вайян был нищ. Суду присяжных он объяснил, что один взломщик, имя которого он назвать отказался, дал ему 100 франков, и он смог таким образом приобрести требуемые для бомбы части.

Обвинитель и суд этим удовлетворились. Более того, версия Вайяна была им очень на руку: ведь она доказывала, как тесна связь меду уголовниками и анархистами.

И снова нашелся полицейский, который много лет спустя выдал все тайны, — полицейский комиссар Эрнест Рейна В своих записках под названием "Сувенир де полис" он, к великой досаде своего шефа, простодушно рассказал о том, что один анархист из окружения Вайяна, которого полицейская служба сделала своим агентом, сообщил полиции обо всех подробностях планируемой акции. От него же полицейское руководство узнало о финансовых трудностях Вайяна. Тогда и было решено «помочь» террористу: через этого агента ему передали недостающие детали для бомбы. Недалекий и скаредный Андрье распорядился всего-то навсего взорвать «освободителя», зато уберечь Бурбонский дворец.

У его преемников натура была куда шире: они взяли прицел на сам дворец.

Это разоблачение оказалось, естественно, крайне неприятным. Ведь полиция была твердо уверена, что все концы надежно спрятаны в воду. "Авторитетным источником", из которого Рейно почерпнул свою информацию, был некий Жако, который сам играл тогда в этой афере какую-то роль. В свое время за «хорошую» память его признали душевнобольным и упрятали в психиатрическую больницу. Хотя больничные врачи не нашли в поведении Жако серьезных отклонений от нормы и согласны были его отпустить, он вынужден был оставаться там до тех пор, пока дело не поросло травой забвения.

Полицейского же комиссара Рейно так вот просто поместить в сумасшедший дом было нельзя. Пришлось дать официальное опровержение. Тем не менее все опровержения были не в состоянии скрыть один непреложный факт взорванная Вайяном бомба с самого начала был устроена так, что не могла причинить дворцу сколько-нибудь серьезных повреждений или убить кого-либо из присутствующих.

Кроме того, в секретных досье, весьма надежно хранимых от чужих глаз, содержатся два важных свидетельства достоверности утверждений Рейно.

Во-первых, действительно, 7 декабря 1893 года, то есть за два дня до исполнения акции уведомлен был парижский префект полиции о запланированном анархистами взрыве в Бурбонском дворце и о том, что "при нынешнем положении вещей прокуратура не может пока начать никакого полезного делу судебного следствия и полагает целесообразным ограничиться полицейскими мероприятиями, которые исключили бы всякую попытку подобного рода".

По агентурным данным покушение 7 декабря уже должно было состояться. Итак, 7 декабря! В тот самый день, когда прокурор якобы не мог начать "никакого полезного делу расследования".

Вместо того чтобы немедленно воспрепятствовать известному ей бомбисту совершить преступление, дирекция Сюртэ Женераль спокойно передоверяет это полицейской префектуре, причем рекомендует обойтись исключительно общими мерами безопасности.

Во-вторых, то, насколько мало была заинтересована Сюртэ в предотвращении взрыва бомбы, видно из организации полицейской слежки за Вайяном. Последнее агентурное донесение о нем датировано опять-таки 7 декабря 1893 года, то есть временем, когда бомба была давно изготовлена и в любой момент могла быть пущена в ход.

Тем не менее полиция спохватилась только после взрыва, получив при этом еще и благодарность за быструю поимку преступника.

Вайяну во всей этой комедии с бомбой под режиссурой полиции выделили роль злодея, которого перехитрили. Суд над ним был недолог. Несколько недель спустя, 5 февраля 1894 года, он расплатился за свой взрыв головой.

По его следам пошли другие анархисты, которых провоцировали и выдавали новые Серро и Жако, направляемые и управляемые, в свою очередь, новыми шефами Сюртэ и префектами. Дело Вайяна наглядно доказало, что полицейская наука — понятия вовсе не взаимоисключающие.

Ставка на науку отнюдь не отменяет сыскные методы, а только дополняет и совершенствует их. Оба эта направления и в наши дни являются равномерными составными частями деятельно ста секретных служб с той лишь разницей, что сама работа шпиков и провокаторов теперь во многом облегчилась за счет совершенствования полицейской техники.

(Файкс Г. Большое ухо Парижа. М.,1981).

Борис Викторович Савинков родился в семье "интеллигентного и честного", как позднее вспомнит мать, варшавского судьи в январе 1879 года. Едва поступив в Петербургский университет, уже в 1898 году, вслед за арестованным старшим братом, он попадает в тюрьму. Попадает ненадолго, в отличие от брата, наказанного жестоко: ссылка в далекую сибирскую глухомань, где в конце концов, не выдержав одиночества и впав в тяжелую депрессию, он покончил жизнь самоубийством.