Джессика Лоури - Не проблема, а сюжет для книги. Как научиться писать и этим изменить свою жизнь

Меня затошнило от страха. Я попыталась развернуть машину, но сугробы были слишком высокими. К моему дому вела лишь узкая расчищенная дорожка. Мне пришлось проехать еще две ледяные мили, прежде чем я смогла развернуться. К этому времени я уже рыдала по-настоящему. Я помнила выражение на лице Зои, когда выбегала из дома. Она чувствовала себя преданной и брошенной. На лице ее был написан настоящий ужас.

Я подъехала к дому и выскочила из машины, даже не заглушив мотора.

Меня не было шесть минут – трехлетней девочке они показались вечностью.

Я вбежала в дом.

Зоя сидела на том же месте, где я ее оставила. Она сидела на полу. Рядом стояли ботиночки.

Она больше года ловко пользовалась горшком, но в тот момент она обмочилась от страха. Темное пятно расплывалось на голубых джинсах. Под ней образовалась лужица. Она смотрела в потолок и дрожала.

Она увидела чудовище в моих глазах, а потом услышала, как отъезжает машина.

Я схватила ее на руки и держала, пока она не перестала дрожать. Зоя заплакала горькими слезами несчастного ребенка. Если бы мое сердце не было уже разбито, оно разбилось бы, когда она забормотала: «Мамочка, прости, прости меня! Прости, что я не надела эти ботинки!»

Я заплакала вместе с ней. Я твердила, что она не сделала ничего плохого. Я просила прощения, но знала, что не заслуживаю его. Я понесла Зою наверх, чтобы успокоить и переодеть. Мне хотелось остаться дома и весь день держать ее на руках, вдали от всего мира, но иногда суровая Истина берет свое. Я знала, что если сегодня не вступлю в поток жизни, то не смогу этого сделать никогда.

Я повезла Зою в детский сад. Всю дорогу меня терзало раскаяние.

Приехав на работу, я позвонила отцу Зои, Лансу, и рассказала о том, что сделала. Никогда не забуду, как по-доброму он разговаривал со мной в тот день. Я была уверена, что он заберет у меня дочку и немедленно позвонит в органы опеки. И это было бы правильно. Но все поддержали меня. Я чувствовала их странную, саднящую грусть – словно они знали что-то такое, чего не знала я.

В тот день, уложив Зою спать, я начала писать «Майский день».

Одного лишь дневника было мне недостаточно. Я не могла выжить, вновь и вновь переживая собственную боль. Мне нужно было положить ее в конверт, заклеить и отправить по назначению. Все те детективы, которые я читала, давали ощущение потенциального порядка, который я могла воплотить в собственной истории. Это был способ переписать свою жизнь. По тому количеству людей, которые стремились поговорить со мной после моих писательских семинаров, которые писали мне в Интернете, я знала, что не одинока. В мире множество людей, которым нужно разобраться в своей жизни, но для которых невыносима мысль о написании мемуаров. У кого-то воспоминания о травме еще слишком свежи. Кому-то не хочется вновь испытывать боль или причинять ее другим людям, а кто-то просто предпочитает художественный вымысел.

Я писала «Майский день», цепляясь за него, как за вешку, боясь провалиться в ту зияющую черноту, где я была монстром. Я писала о смехе, о неожиданностях, о женщине, у которой неожиданно умер любимый человек. Ей кажется, что она виновата в этой смерти, но ее поддерживают неожиданные союзники. И в конце книги ей удается разгадать тайну его смерти.

«Майский день» – книга неровная. Это мой первый настоящий роман.

Сюжет книги абсолютно вымышленный. Написание этой книги очень помогло мне.

Написав последнее слово, я поняла, что темнота никогда не вернется – по крайней мере, не так, как в тот день, когда я бросила Зою. И темнота утратила власть надо мной.

Психологи объяснят вам, что я экстернализовала историю, свыклась с ней, привилась от глубокого горя, подвергая себя малым, контролируемым его дозам. Тогда я знала одно: мозг мой перестал кружиться, и я снова начала что-то чувствовать – пусть даже всего лишь эмоции вымышленных персонажей. Я постепенно создала новое пространство для мыслей – и мысли эти более не были связаны со смертью и депрессией. Написание романа оказалось делом спокойным, хотя и непростым. И процесс этот научил меня контролировать сюжеты, а ведь наша жизнь – это и есть сюжет!

Я – не первый писатель, открывший для себя целительную силу писательства.

«Дэвид Копперфильд» Чарльза Диккенса – прекрасный пример отражения на бумаге тяжелых воспоминаний детства (в том числе и очень сложных отношений с отцом). Диккенс сам называл этот роман наиболее автобиографическим и самым любимым. Газета The Guardian поставила «Дэвида Копперфильда» на пятнадцатое место в списке ста лучших романов всех времен и народов.

Ветеран вьетнамской войны Тим О’Брайен написал книгу о ветеране вьетнамской войны Тиме О’Брайене «Вещи, которые они несли с собой». Книга художественная, сюжет вымышленный. О’Брайен открыл в процессе переписывания собственной жизни нечто фундаментальное, почти мистическое. В самой знаменитой своей книге он пишет: «Что-то может произойти – и быть абсолютной ложью, а что-то может не случиться – и быть истиннее самой истины». Книга «Вещи, которые они несли с собой» была издана тиражом более двух миллионов экземпляров, переведена на множество языков, удостоена ряда премий и включена в программу литературы на английском языке.

Изабель Альенде – вот первый писатель, который ввел меня в мир предложения, восхитительный и чудесный. Неудивительно, книги ее, оказавшие на меня самое сильное влияние, основаны на болезненном личном опыте. Первая книга Изабель Альенде, «Дом духов», начиналась с письма к умирающему деду, встретиться с которым она не успела. «Ева Луна» стала одной из моих любимых книг. В ней рассказывается о девочке-сироте, которая выживает и справляется с душевными травмами с помощью своего таланта рассказчицы. В интервью Альенде не раз говорила о целительной силе писательства. Книги ее были изданы тиражом более пятидесяти шести миллионов экземпляров. Они переведены на тридцать языков. Многие из них стали основой для театральных спектаклей и фильмов. Такова сила раскопок собственной души.

Джанет Уинтерсон открыто говорит, что роман «Кроме апельсинов, существуют и другие фрукты» – это ее собственная история, история девушки-лесбиянки, выросшей в ортодоксальной христианской семье в 50-е годы ХХ века. Она написала ее, чтобы создать душевное пространство и справиться с травмой. В автобиографии она написала об «Апельсинах» так: «Я написала историю, с которой могла жить. Все остальное было слишком болезненно. Я не пережила бы этого».

Шерман Алекси вырос в индейской резервации в бедной семье. В детстве он и мечтать не мог, что когда-нибудь вырвется из этого мира. Его книга для подростков «Совершенно правдивый дневник индейца на полставки» в 2007 году была включена в список лучших книг, составляемый журналом «Школьная библиотека». По мнению Шермана, художественная книга о собственной жизни очень ему помогла, потому что в ней он смог сделать свою жизнь лучше, чем она была в действительности.