Коллектив авторов - Полевое руководство для научных журналистов [сборник статей]

Когда вы пишете о психическом здоровье, полезно помнить еще одну вещь. Многие из историй, с которыми вы столкнетесь, будут невероятно грустными и трогательными. Но финал не всегда мрачный. Мои дети чувствуют себя гораздо лучше, чем несколько лет назад. Они получают хорошее лечение и понимают, как им бороться со своими недугами. Я вижу для них светлое будущее. И оно будет светлыми для многих пациентов и их семей, с которыми вы познакомитесь в процессе работы над своими материалами. Иногда даже у грустных историй бывают счастливые концы. Если вы хотите, чтобы ваш материал был честным и точным, отведите пару абзацев на надежду. Все и правда будет хорошо.

В 1970 г. нобелевский лауреат Уильям Шокли сделал громкое заявление: средний IQ у темнокожих существенно ниже, чем у белых, и афроамериканцев с низким интеллектом нужно стерилизовать за счет общества.

Нобелевскую премию Шокли получил за работу в Bell Telephone Labs, которая привела к изобретению транзистора. Он не был экспертом ни по генетике, ни по биологии, ни по социологии, ни по какой-либо другой области, связанной с интеллектом, поведением или размножением. А просто использовал статус нобелевского лауреата, чтобы получить широкое освещение в СМИ своего плана стерилизации.

Почему журналисты с такой охотой писали о Шокли? Отправили бы они или их редакторы проблемного ребенка, которому нужна помощь, в мастерскую по ремонту телевизоров или сломанный компьютер к психологу из Гарвардского университета? Почему же тогда они стали цитировать физика Шокли в статьях о расе и интеллекте?

Тема биологии и генетики поведения ставит много подобных вопросов. Это увлекательная область, но она заведет вас на довольно сложную территорию. Вы (и ваши источники) часто будете метаться туда-сюда между совершенно разными научными царствами — лабораторией, где все традиционно основывается на химии, биологии и экспериментах, которые можно воспроизвести и подтвердить, и теоретической наукой, где люди пытаются находить и объяснять широкие понятия жизни. Люди, с которыми вы столкнетесь, будут специалистами в конкретных областях, но некоторые из них, сознательно или нет, будут пытаться делать масштабные выводы, как какая-то идея или открытие повлияют на человечество.

Это сложная, запутанная, спорная тема, которая так и ждет, чтобы журналисты попали в ее жадную пасть, откуда она потом выплюнет нас мелкими кусочками.

Ладно, это я (слегка) утрирую. Но здесь бывает крайне трудно даже понять, с чего начать. Есть Дарвин и клеточная биология, психология, социология, религия и политика. Есть исторические фигуры вроде Берреса Скиннера и современные звезды вроде Ноама Хомски из MIT и Эдварда Уилсона и Стивена Пинкера из Гарварда. А где-то с краю притулилась еще и тема расизма. Надо ли вспоминать Гитлера и опасную идею господствующей расы каждый раз, когда вы пишете о поведенческой генетике?

Если коротко, то это зависит от материала. Когда у вас дедлайн? Какого объема требуется текст? Есть большая разница между газетной заметкой на 800 слов, которую нужно написать за день, и развернутым материалом на 1500 слов, на который у вас есть неделя, или еще более длинным журнальным текстом, который пишется за месяц. Работая с генетикой и биологией поведения, легко увлечься исследованием и подготовкой текста. Это хорошо с интеллектуальной точки зрения, но вам как журналисту стоит обращать внимание вот на что. То, какой вы пишете текст — длинный или короткий, газетный или журнальный, местного или федерального значения, — повлияет на любое решение, которое вы принимаете.

Сложность темы может оказаться благом. Сейчас проводится столько исследований, что, скорее всего, вы сможете найти интересный способ написать на разные темы. Например, вам интересны томографии мозга, зрение и человеческие эмоции. Вот лид из статьи Стефана Лавгрена для National Geographic в марте 2004 г.:

Одинаково ли мы видим мир? Чтобы ответить на этот вечный вопрос, группа израильских ученых пошла в кино. Используя магнитно-резонансную томографию (МРТ), ученые наблюдали за активностью мозга у добровольцев, которые смотрели классический вестерн Клинта Иствуда «Хороший, плохой, злой».

Я не скажу вам, чем закончилось это исследование, но готов поспорить, вам любопытно это узнать — и вашему редактору тоже было бы любопытно.

Или, скажем, вы нашли ученого, который изучает поведение опасных преступников и то, как можно помочь им социально реабилитироваться. Вы можете добавить к этому исследованию интервью с заключенными, возможно, даже с жертвами преступлений и их семьями. Так, вместо истории о том, сможет ли наука когда-нибудь в будущем исцелить опасных преступников, у вас получится личный и яркий материал, готовы ли жертвы и общество принять и использовать подобный научный прорыв.

В науке много таких вопросов. Должны ли мы больше узнать о поведенческих компонентах генетических различий или структуре и работе мозга? Продвинутые генетические тесты дадут родителям (и, возможно, страховым компаниям) шанс обдумать многие аспекты «плана» своего ребенка еще до его рождения — нужно ли разрешать такие тесты? Томография дает нам все более детальную картину активности мозга — можно ли использовать такие материалы в суде? Будет ли полиция будущего делать подозреваемым томограмму и анализ ДНК, как сейчас берет отпечатки пальцев и фотографирует?

Такие этические вопросы принципиально отличают биологию поведения от других тем вроде ультралегкого и прочного материала или прорывной разработки микропроцессора. В более строгих научных дисциплинах можно относительно легко найти сведущего эксперта, который скажет, что икс — это прорыв, или, наоборот, не прорыв, или решение какой-то проблемы, которая озадачивала всех в этой области. В любой научной новости найдутся разногласия, но вы сумеете найти людей, которые смогут аргументировать свою позицию. Например, они скажут, что «это не прорыв, потому что мы уже знали нечто очень похожее из предыдущих исследований» или «вот чем это отличается от более ранних работ».