Адриан Гилл - Опыт путешествий

Национальный сарказм и шуточки йоркширцев оборачиваются постоянными издевками. Каждое предложение начинается с иронично риторического вопроса: «Ты действительно собрался это надеть?» «Ты, правда, думаешь, что команда из Мэклсфилда выиграет в следующем году?» Так что, когда я спрашиваю о сокращающемся поголовье рыбы, они презрительно усмехаются: «Кому ты веришь? Мужикам, которые всю жизнь рыбачат, или кучке обученных чиновников, которые только и умеют, что пялиться в компьютеры? Да никакой нехватки рыбы нет».

Рыбная ловля и число рыбы в морях — одна из областей экологии и защиты окружающей среды, где мнение активистов в костюмах диаметрально противоположно мнению тех, кто работает с рыбой всю жизнь. Как правило, борцы за окружающую среду поддерживают и защищают местных производителей, но не в случае с рыбой. Рыбаки по всему миру говорят, что рыбы полно, а морские биологи с ними не соглашаются.

«Мы всегда говорили, что потепление меняет рыбьи маршруты, — говорит Шон. — Рыбаки отметили факт задолго до этих придурков. Вон, посмотри на сибаса. На него нет никаких квот, просто потому что его полно в Канале».

Макрель, похоже, отправилась на север, к берегам Исландии и Фарерским островам, чем привела в ярость скандинавских и британских рыбаков. Эксперты, просиживающие штаны на суше, говорят, что рыбаки заинтересованы в экологически неустойчивом рыболовстве. «У кого тут законный интерес?» — орут все трое в голос. «Хреновое экологическое движение, Грин-хренов-пис, — говорит Марк. — Это же просто бизнес. Окружающая среда в несколько с хером раз крупнее рыболовства. Говорю тебе, никто из них не стал бы работать за мою получку».

Экономика «Эмулятора» никого не сделает богатым. Если забыть амортизацию, то самые большие расходы — траты на дизель. Сельскохозяйственный дизель стоит 50 пенсов за литр. Двигатели работают весь день и тратят около 4000 литров в неделю. К тому же нужно платить за лед, коробки, страховку, наземный транспорт, да и хозяин лодки забирает половину прибыли. Все, что остается, они делят между собой. В прошлый раз рыбачили неделю и не заработали ничего. Они проводят в море по полгода, а на этой неделе на них висит еще и долг за топливо. Им нужно наловить рыбы на 8000 фунтов, чтобы хоть что-то заработать. Если суммировать часы, это далеко до минимума. Но в море ни одно из правил не действует.

Сидеть можно только в камбузе. Но здесь так тесно, что не продохнуть. На борту нас пятеро, но одновременно сесть могут лишь четверо, что, в принципе, не проблема, потому что кто-то должен управлять лодкой и высматривать танкеры. В камбузе грязная плитка и маленькая раковина с пластиковой миской, полной подернутой рябью воды. Это единственный кран на всей лодке. Нет душа, а воду не стоит пить, не прокипятив. Они пьют только чай, кофе и колу из супермаркета Tesco. Есть пять кружек, которые никогда не моют, что, может, и к лучшему, судя по виду кухонного полотенца. Мы спим в недрах судна, маленьком темном подземелье на носу. Катакомбы, как у Дейви Джонса [53] Пират XVI века, превратившийся в вымышленный персонаж ряда книг и фильмов. . Часть судна, отведенная людям, просто мизерная. Остальное отдано пойманной рыбе, добыче, деньгам. Двигатель постоянно грохочет и каркает.

Есть мусорное ведерко, которое опустошают за борт, есть туалет без сидения, но там все равно невозможно сидеть — он втиснут в чулан со сломанным иллюминатором. Меня тошнит даже от мысли о том, что придется там усесться. Подводя итоги, могу сказать, что это самое загаженное место из всех, что я видел со времен студенчества. Работа на судне — будто курс молодого бойца, полный падений, ударов по голове, утерянных пальцев, ожогов от веревки и перемалывающих тебя глыб. Если что, всегда можно просто тихо вывалиться за борт.

Пыхтя, мы заходим в Северное море. На улице прекрасная погода, и вода приобретает стальной оттенок синего цвета. Я провожу много времени на палубе, просто таращась вдаль. Это гораздо лучше, чем таращиться в камбузе на Марка. Все, к чему мы привыкли на земле, в воде не существует. Вода — вещь волшебная, никак не может усидеть на месте, и ее настроение постоянно меняется. Вода шипит, плещется, шепчет и грохочет, меняя цвет от холодного голубого до серебристого, цвета медянки, золотистого, цвета начищенного олова или стального серого. Англичане и шотландцы рыбачили в этих водах более двух тысяч лет. Доходили до Норвегии и Исландии. Сейчас море спокойно, дует легкий бриз. Уродливая неповоротливая лодка крутит бедрами, как вульгарная дива. Я с облегчением понимаю, что морская болезнь меня миновала.

Мы подходим к месту лова — всего 50 миль от берега. Ловим камбалу, палтуса, морского языка — тех, кто плавает у дна, так что оно должно быть песчаным. Вонючая сеть, сплетенная из синего и зеленого нейлона, разматывается с катушки и медленно соскальзывает в воду, как туалетная бумага, застрявшая в трусиках толстушки. Сеть работает по принципу пакета из супермаркета. К нижнему концу прикреплены резиновые кольца, они взбаламучивают ил и грязь, пугая рыбу, которая тут же попадает в сеть. «Эмулятор» собирает рыбу в течение четырех часов. Команда отдыхает, пьет чай и режется в карты. Птицы резвятся над кильватером, болтаются над судном, ловя малейшие порывы ветра. Среди них милые моевки, серебристые чайки, олуши, но в основном — глупыши, прекрасные серобелые птицы с черными глазами и странными трубчатыми ноздрями. Их название пришло в английский из скандинавского и обозначает ни много ни мало «вонючая птица». Защищаясь от врагов, глупыши плюются желудочной жидкостью.

Трал поднимают, и начинается выборка. Веревка прорывается сквозь снасти, перлинь визжит, гремят цепи, и, где бы ни находился, ты в любом случае мешаешь. Эти парни работают вместе так давно, что действуют до жути синхроннно. Сеть словно кошелек переливается серебряными головками ершоваток. Ее поднимают на рыбный хоппер, и Стивен дергает скользкий узел. Устье трала раскрывается, и сотни килограммов рыбы падают, а он карабкается обратно.

От хоппера идет конвейер. Трое мужчин в желтых комбинезонах стоят бок о бок. Рыба выскальзывает и хватает ртом воздух. У каждого из них небольшой остро заточенный нож. Они хватают рыбу руками, одним движением распарывают ей брюхо и вырезают внутренности. Я попробовал потрошить и потратил на камбалу две или три минуты. Это было сложно и скользко.

Марк поднимает настоящего левиафана, размером с четырехлетнего ребенка. «Вы, блин, только посмотрите. Это же та самая херова рыба, про которую эти херовы умники говорят, что ее больше не существует. Она, мол, на хер, вымерла». Это очаровательная блестящая бледно-зеленая треска. Ее поймали довольно много — полноценную, взрослую треску, не просто мелкую рыбешку.