Адриан Гилл - Опыт путешествий

Abbots Bromley Horn Dance, возможно, самая драматичная из всех команд, ковыляет по булыжной мостовой. Их танец, исполнявшийся сотни, тысячи лет, пробуждает больше всего воспоминаний. Их ведет дудочник, одетый в драное пальто. Он играет мелодию, которая кажется детской и простенькой, но на самом деле полна печали и обладает едкой неземной силой, будто саундтрек к снам. За ним идут мужчины, держащие перед собой рогатые оленьи головы цвета опавшей листвы. Следом мужчина-женщина, охотник и маска лошади. Они медленно танцуют в тишине. Процессия тянется, рисуя замысловатые узоры в лунном свете. Призрачный танец, печальный, будто плач по покойнику. Вещи, что легко теряются, — гораздо более страшная утрата, чем те, в которые мы вцепляемся. И я неожиданно чувствую, как в темноте по щеке катится слеза скорби.

Подобно всем великим путешествиям, свиданиям, походам и старту чего-то нового, Гайд-парк «начинается» на рассвете. С наступлением самого длинного уик-энда в году огромные ворота открываются, чтобы впустить угрюмое серое утро. Гайд-парк — самый известный парк в мире. Гефсиманский сад — старше, Булонский лес — больше, но только Гайд-парк напоминает огромного зеленого родителя города. Это пространство нашло отражение в городских пространствах всего мира. Везде, где строятся новые города для свободных, счастливых и к чему-то стремящихся людей, любящих культуру и отдых, — везде незримо прорастает семя Гайд-парка. Это нечто большее, чем просто зона без строений, большее, чем случайный зеленый пояс, захваченный бетонной ловушкой подобно случайному порыву ветра. Парки противостоят асфальту и кирпичу, одностороннему движению, предупредительным объявлениям в транспорте, уличному движению под прямым углом и аналитическому устройству общества. Эти места напоминают городу о том, что он есть на самом деле, из чего он вырос и к чему стремится.

По мере роста Гайд-парк становится все более похожим на выдуманную страну из детских сказок: тут есть и открытые равнины, и потайные лощины, и дикие места, и руины, и заросли, и фонтаны, и дворцы. Это самый большой туристический аттракцион Британии — ежегодно его посещает пять миллионов человек. Здесь проводится шестьсот организованных мероприятий — начиная от политических собраний и выпускных вечеров и заканчивая «Тур де Франс» и выступлениями духовых оркестров по воскресеньям. Кроме того, это место тысяч неорганизованных мероприятий — футбольных матчей, выступлений проповедников, корпоративов, встреч одиноких сердец и оздоровительных забегов.

Я приходил в парк с детских лет. Здесь я терял игрушечные лодки, неудачно запускал бумажных змеев, играл в крикет, валялся в высокой траве с подружками, выгуливал собак, гулял с коляской и учил своих детей ездить на велосипеде. И если я и принадлежу сердцем к какому-то месту в стране, если и испытываю какую-то привязанность, так это — привязанность к этому парку. Ему и посвящена моя сегодняшняя история.

В 6:15 утра дворцовая кавалерия уже на месте и готова начать свой привычный поход к водопою. Когда-то здесь стояли военные казармы, построенные в георгианском стиле. Их классические фронтоны до сих пор торчат над воротами церемониального входа. Казармы Найтсбриджа — пожалуй, самое уродливое строение в Лондоне, на которое открывается прекрасный вид. Они были спроектированы сэром Бэзилом Спенсом, умудрившимся достичь эффекта разорвавшейся бомбы с помощью так и не взорвавшегося бомбообразного вертикального строения. Казармы с присущей им робкой брутальностью — единственное здание, заметное с любой точки парка.

В поведении солдат, движущихся по парку, можно заметить странную смесь заторможенности, мальчишеской надоедливости и определенности, напоминающей механическую определенность роботов. Они испытывают эйфорию — для них только что закончился церемониальный год. На каникулы лошадей отправляют в Норфолк и Виндзор. Теперь на какое-то время можно будет забыть о постоянном цоканье копыт, полировке амуниции и медленном ковылянии по парку.

Кавалеристы испытывают немалые трудности, вышагивая в сапогах с широкими раструбами, куда время от времени запихивают бумажки с номерами своих телефонов хихикающие девушки-иностранки. Если вы когда-нибудь задавались вопросом о том, что происходит с тоннами лошадиного дерьма, ежедневно производимого конями королевской стражи, я вам скажу — его сгружают лопатами в специальный желоб, а затем увозят прочь на грузовиках. Куда? Как-то раз я поинтересовался у капитана, руководившего караулом. Вопрос его озадачил. «Куда-то далеко», — ответил он.

Стражник, стоявший у входа в парк, выходит на середину проезжей части, подняв высоко винтовку — это лучший способ остановить дорожное движение. И на сцене появляется воинский отряд. Копыта лошадей тихо и красиво выстукивают по камням, дополняя картину раннего и сырого утра. Мы смещаемся в восточную сторону парка, туда, где трепещет и синкопирует широкая авеню лондонских платанов, скрывающих лужайки, на которых люди занимаются поутру тайцзи и пилатесом. Их тела словно странные иероглифы напоминают фигуры с утраченных средневековых фресок, изображающих чистилище.

Если вы внимательно посмотрите на Парк-лейн, то заметите остатки земляных работ, которые проводились по приказу парламента для защиты Лондона от атак роялистов в годы гражданской войны. В XVII веке на этом месте заканчивался город.

В сотне метров от казарм офицер издает звук, похожий на всхлип человека, выходящего из наркоза, и все подразделение поворачивает взгляд влево. Они проходят мимо небольшого огороженного памятника людям, погибшим от взрыва автомобиля, в который ИРА подложила бомбу. И берут на караул. Кажется, они отдают дань памяти не только погибшим, но и доморощенному терроризму. Церемонии и воспоминания могут превратить в национальное достояние все что угодно.

Жители Западного Лондона часто просыпаются ранним утром, и им кажется, что они слышат цокот копыт, подобно предрассветному эху Киплинга. Чаще всего они поворачиваются на другой бок и продолжают смотреть свои сны о кентаврах. Путь движения кавалерии зависит от командира. Сегодня солдаты отправятся в Ноттинг-Хилл-Гейт. Они выезжают из парка через северный вход и сворачивают на небольшую боковую улочку. Там, в тупике спешиваются. Офицер занимает десятку у сержанта и собирает заказы. Пять порций кофе и три чая. Потом направляется в кафешку для рабочих, арабские владельцы которой делают ему скидку, лучезарно улыбаясь пуговицам и сапогам. Солдаты держат за уздцы лошадей, втихомолку курят в кулак и потихоньку задирают друг друга. Офицер подает им кофе. Чем-то это напоминает детство, когда ты стоишь около школьной стоянки велосипедов вместе с бандой своих дружков. Этажом выше человек раздвигает шторы, трет глаза и вновь закрывает окно. «Как-то раз, когда мы стояли здесь, — говорит капитан, — мимо нас прошел Роберт Де Ниро. Он и бровью не повел. Конечно, мы же в Лондоне. Ну что особенного в том, что кавалеристы в полседьмого утра пьют чай в районе своих конюшен в Южном Кенсингтоне».