Александр Герцен - Крепостной ансамбль Мангупа

Первый — opus implectum (в дальнейшем — эмплектон), представленный укреплениями А.VIII, A.XIV; вероятно, такую же структуру имели А.Х и A.XV. Крепостные стены здесь, как правило, трехслойные двухлицевые. Лицевой панцирь выкладывался из тесаных блоков, кладка его могла быть однорядной постелистой ложково-тычковой или однорядной постелистой тычковой. Тыльный панцирь выкладывался из ломаного, грубо обработанного камня с подтеской наружной (фасадной) стороны. Только на участке главных ворот этот панцирь сложен из тесаного камня, т. к. это была парадная часть стены, выходившая на дорогу. На забутовку шел грубо оббитый рваный камень. Судя по раскату, оставшемуся от укрепления А.Х, в нем использовались обломки скал массой в несколько тонн.

Второй вариант — двухслойная двухлицевая кладка, известная пока только на примере куртины в укрепления A.XIV. Применение бутового камня здесь сведено к минимуму, лицевой и тыльный панцирь практически соединены. Применялся этот конструктивный прием на менее ответственных участках, мало подверженных опасности воздействия осадных орудий.

Третий тип — двухслойная однолицевая кладка с панцирем, выложенным из тесаного камня и прилежащей к нему с тыла забутовкой без особого внутреннего панциря. Так были возведены стены в крутых узких труднодоступных расселинах (укрепления А.II — A.VII, A.IX, A.XII, А.XIII, A.XVIII–XX). В эту же группу можно включить и укрепление А.I, панцирь которого с тыла не имел забутовки, но там была сделана бутово-щебенистая подсыпка. Не исключено, что подобный прием был применен при возведении других укреплений Западного фронта, не подвергшихся археологическим раскопкам.

Следует отметить, что, кроме одного случая, в сооружениях ГЛО не употреблялась кладка с правильным чередованием тычков и ложков. Исключением является надстройка парапета в укреплении А.I, где, как было показано, она относится ко времени не ранее второй половины VIII в. Нет примеров такой кладки и в Тамугаде — эталонной ранней византийской крепости в Северной Африке (321, с. 64).

На участках обрывов, где существовала опасность проникновения на территорию крепости вражеских лазутчиков, ставились [124] однослойные двухлицевые стены без забутовки, представлявшие собой фактически брустверы, вполне достаточные для прикрытия нескольких караульных. Примерами могут служить укрепления Южного фронта А.XVIII–XX.

Такое разнообразие техники кладки характерно для ранневизантийской фортификации, что хорошо прослежено на примере крепостей Дунайского лимеса, а это подтверждает мысль о том, что военно-инженерное дело этой эпохи пошло по пути творческого переосмысления римского наследия. Оно выразилось в смелых планировочных решениях и разнообразных технических приемах их осуществления (200, с. 23).

Архитектурно-археологическое изучение оборонительной системы Мангупа неизбежно ставит вопрос о создателях этого грандиозного произведения фортификационного искусства. Вряд ли можно сомневаться, что в замысле и реализации проекта крепости проявились традиции и приемы позднеантичного военно-инженерного дела. Влияние античного наследия в средневековом Крыму неоспоримо (208, с. 98–99; 296, с. 185; 301, с. 94). Но, с другой стороны, скудность источников пока не позволяет объективно оценить реальные масштабы вклада Византии — главного проводника античных традиций в Таврике. Поэтому важно рассмотреть оборонительные сооружения ГЛО на фоне состояния военного дела в зоне распространения одновременных культурно-исторических явлений (Кавказ, Гаврика, Малая Азия, Балканы, Италия, Северная Африка). Это дополнительные возможности для лучшего понимания рассматриваемых нами памятников (96, с. 21).

Строительство крепостей в горных районах широко развернулось в V–VI вв. в связи с усилившимся натиском варварских племен на границе Византийской империи (145, с. 6l). Потеря стратегической инициативы армией империи вынуждала направить основные усилия на строительство протяженных оборонительных линий и отдельных приграничных опорных пунктов. Византийское военное командование не было уверено в успехе полевых сражений (221, с. 14, 21). Характерным является сооружение при императоре Анастасии пограничной крепости Дары в Месопотамии (207, с. 58). В рамках этих оборонительных мероприятий создавались как отдельные опорные пункты, так и системы, состоявшие из различных по тактическому назначению фортификационных сооружений: кастеллы, башни, стены, засеки, обычно они обозначались термином «лимес».

Чаще всего византийские власти заботились об обороне старых городских центров (146, с. 76–77). В Таврике это были Херсон и Боспор. С другой стороны, зрела необходимость создания надежной защиты границ обширных территорий путем создания новых крепостей, не привязанных к городам (146, с. 59). Именно такой крепостью, видимо, первоначально и являлся Мангуп.

Необходимо отметить, что и в считающихся классическими лимесами системах крепости отнюдь не выстраивались в строгие линии, а располагались с учетом возможности их взаимодействия, с кажущейся порой хаотичностью. Такова, например, компоновка Балканского лимеса, состоявшего из трех линий: Дунайской, Балканской н Странджанской. Обычно расстояние между крепостями составляло 5-10 км, были и парнорасположенные укрепления на соседних вершинах или на противоположных берегах реки (200, с. 19–21).

Поскольку основание укреплений ГЛО, как было показано выше, может быть отнесено к начальному этапу раннего средневековья, то это позволяет привлечь к анализу данные по военному делу той поры. Исходя из них, можно судить о том, что в представлении специалистов крепостной войны того времени укрепленная позиция на господствующей высоте имела значительное преимущество по сравнению с равнинной (52, с. 280), а преимущества местности Вегеций ставил даже выше, чем храбрость (52, с. 279). Хотя это не был призыв к пассивной тактике в горной войне. Наоборот, византийские авторы при описании боевых действий в этих условиях осуждали отказ от активных действий обороняющихся (13, с. 74–75). Это соответствовало принципам горной войны, выработанным в XIX в. По словам Ф. Энгельса, «с точки зрения стратегии наступление в горной [125] войне имеет решительное преимущество перед обороной». Но далее он отмечает: «Это значит лишь, что оборона не должна быть только пассивной, что она должна черпать свою силу в маневренности и всюду, где позволяют условия, обороняющиеся должны действовать наступательно» (2, с. 117–118).

Преимущество обороняющегося заключалось в его действиях на внутренних операционных линиях, позволявших оптимально сосредоточить силы. Наступающий же пользовался внешними линиями, вынуждавшими его разделять свои силы. Таким образом, наступление можно признать выгодным для обеих сторон, возможным же оно было лишь для того, кто владел инициативой (289, с. 539–540).