Генри Мортон - Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса

— Джок! Ты слышал, что тебе сказали? Сядь на место!

— Джок! Ты усядешься наконец? Или тебя вышвырнуть отсюда?

— Джок! Тебе пора домой!

Это вышибло Джока из состояния сентиментального экстаза, и он взревел громовым голосом: «Все не так!» Затем вновь вернулся к прежнему прочувственному тону и продолжал декламировать, плавно размахивая рукой:

Закончив стихотворение, он послал воздушный поцелуй в адрес воображаемой возлюбленной и резко уселся в кресло. Затем обернулся в мою сторону и, наставив на меня указательный палец, произнес запальчивым тоном:

— Я читал Робби Бернса для тебя, парень! Теперь можешь уезжать в свою Англию и всем рассказывать, что ты слышал, как настоящий шотландец читает родную поэзию. Ты меня понял? И скажи своим дружкам-англичанам, что во всем мире больше нет таких стихов! Усек?

Его поэтический пыл сменился на внезапную агрессию.

— Ты, может, со мной не согласен?

Я понимал, что возражать не стоит. Несмотря на изначальную симпатию (а мы явно понравились друг другу), этот парень, не задумываясь, двинет мне в челюсть. Поэтому я миролюбиво ответил:

— Конечно, согласен, Джок!

— Ну и отлично! Дай пять, дружище!

Теперь Джок вовсе не выглядел злобным или пьяным. В нем было что-то от бога-олимпийца: он взирал на мир с высот своего добродушия и находил его вполне сносным. Он даже готов был любить такой мир! Джок пребывал в том настроении, в каком мы видим рыцарей, и судей, и университетских профессоров, и — не побоюсь сказать! — даже священников в Ночь Бернса.

В его тоне послышались доверительные нотки.

— Ведь мы все человеческие создания, так? Нет, ты мне скажи: так или не так?

— Конечно, так.

Джок придвинулся к столу и стукнул по нему кулаком.

— Вот и Робби Бер-р-рнс был таким же!

И он огляделся с победным видом. Это был достойный финал! Последнее слово оратора. К этому нечего было прибавить. И в тот миг мне показалось — ибо я никак не отношу себя к сторонникам запрета на алкоголь, — что мой друг Джок изрек неоспоримую истину. И тот факт, что сказал это он — именно Джок с его огромными грубыми ручищами и с красным, обветренным лицом бывшего солдата, Джок в своей дешевой кепке, надвинутой на сияющие, смеющиеся глаза, — показался мне куда важнее и значимее, чем пространные рассуждения Стивенсона, Хенли и Локхарта на ту же самую тему. Мне почудилось, что даже бутылки на полках склонились в знак одобрения, а мебель красного дерева особенно ярко засияла в знак согласия.

— Время, джентльмены! — раздался голос хозяина таверны.

— Как хорошо, что Бер-р-рнса уже нет в живых, — произнес кто-то из присутствующих. — Потому что он не стал бы стоять и спокойно смотреть, как попираются исконные права человека…

— Время, джентльмены!

— Спокойной ночи!

Джок поднялся из-за стола и запел:

— Пошли, Джок! Самое время отправиться домой!

— Мы должны пожелать счастливого пути нашему гостю! — воскликнул Джок, указывая в мою сторону. Он снова запел, и постепенно все к нему присоединились. В крохотном баре звучала самая замечательная песня на свете:

— Спокойной ночи! Спокойной ночи всем!

— Спокойной ночи, Сэнди! Спокойной ночи, Бен!

Мы кучкой толпились на улице, когда хозяин таверны вышел на крыльцо и дернул за цепочку, которая гасила фонарь над входной дверью. И тут мы увидели, какая большая луна сияет над Дамфрисом. Ее мягкий, призрачный свет заливал старые площади и узкие переулки, образовывая густые тени под скосами крыш и козырьками крылечек.

— Спокойной ночи, Сэнди!

— Спокойной ночи, Бен!

— Спокойной ночи, Джок!

Джок тронул меня за локоть.

— У вас есть свободная минутка? — вежливо спросил он. — Понимаете, я бы не хотел отнимать у вас время, но…

Мы прошлись по маленькому переулку, где пряталось здание «Глоб», и остановились возле каменной ступеньки.

— Видите этот камень? — проговорил Джок, тыча пальцем в ступеньку. — То самое место, откуда бедняга Робби сверзился в снег незадолго до смерти. Да-да, та самая ступенька… вы смотрите прямо на нее. Да, дружище, та самая ступенька.

Джок сокрушенно покачал головой и вздохнул. В этом вздохе воплотилась вся слабость маленького человека перед неисповедимыми превратностями жизни.

— Скажите, Джок, это все правда или просто легенда? — спросил я с живым интересом.

— Конечно, правда! Каждый младенец в Дамфрисе вам это подтвердит! Бер-р-рнс вышел в тот день из «Глоб», основательно нагрузившись виски (в те дни выпивка стоила совсем дешево), и решил немного прогуляться — ну, чтобы прийти в себя и в приличном виде вернуться к миссис Бернс. Однако он был ужасно пьян, его качало и шатало из стороны в сторону… вот и случилось несчастье. Его нашли только утром — совсем окоченевшего и больного. Конец настал старине Робби Бер-р-рнсу! Его отнесли домой, но это уже не помогло — вскоре он скончался, — Джок горестно вздохнул. — А ведь ему было всего тридцать семь! Как подумаю о тех книжках, которые он мог бы написать…

— Скажите, Джок, — решился я задать вопрос, — а вы поете его песни? Ну, сами для себя… когда работаете на дороге или еще где.

— О да, — ответил он со всей серьезностью. — Я уже говорил вам: для меня важна его человечность. И потом, скажите на милость, вы видали другого человека, который бы так понимал природу? Он ведь чувствовал каждую птичку, которая порхает за окном… и каждый цветок, который растет в саду. Робби все знал и понимал, и он не мог поступать неправильно…

— За это вы его и любите?

— Да, люблю! И поверьте, я не один такой! Знаете ли, сэр, я ведь не шибко образованный парень. Сегодня — слушая, как я читаю стихи — вы могли подумать, что я изучаю литературу. Ничуть не бывало! — воскликнул он с ожесточением, толкнув меня в плечо. — По мне, так эта чертова поэзия гроша ломаного не стоит. Но Бер-р-рнс — совсем другое дело! В свои стихах он описывал все, что видел вокруг… и все, что происходило с ним. Понимаете, о чем я? Все, что он писал, было настоящее… и правдивое! И это тот самый камень, который убил нашего Робби Бер-р-рнса…

Мы дошли до Хай-стрит и там распрощались. Я смотрел, как Джок бредет по залитой лунным светом улице: руки засунуты в карманы, кепка надвинута под немыслимым углом на один глаз. Разок он обернулся и неопределенно махнул рукой в мою сторону. Пройдя несколько шагов, снова остановился — будто хотел что-то добавить к уже сказанному. Но затем передумал и пошел дальше.