Генри Мортон - Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса

Лаудер мастерски управляет аудиторией. Вот он заводит веселую, разудалую песенку вроде «Брожу я в сумерках», и когда, следуя за его настроением, публика уже готова пуститься в пляс, внезапно переключается на грустные и пафосные песни. Лаудер достаточно умен, чтобы делать это резко и грубо. Но понаблюдайте, как он говорит что-то смешное — публика, естественно, смеется от души; за первой шуткой быстро следует вторая, но уже с оттенком чего-то серьезного, а затем Гарри вдруг начинает рассказывать историю из военных времен. Неожиданно? Да. Но он говорит так искренне и просто, что все слушают его, затаив дыхание. Маленький шотландец стоит в ослепительных огнях рампы и произносит слова, которые идут из глубины сердца. Во всем, что он говорит, нет ни капли фальши; каждое слово — правда. Поэтому ему верят безоговорочно. За какие-нибудь две минуты ему удается переключить зал (а ведь там сидят сотни мужчин и женщин, различных по своему характеру и складу ума) с одной эмоции на другую, зачастую диаметрально противоположную. Такое под силу лишь большому мастеру! И, подозреваю, что дело не только (и не столько) в мастерстве. Просто в душе этого человека есть нечто доброе, чистое и хорошее, и именно данные качества резонируют с аналогичными чувствами его собратьев. Проходит несколько секунд, и публика вновь смеется. Как он это сделал? Да просто улыбнулся! Этого достаточно, чтобы все лица расцвели ответными улыбками. Снова слышится веселая музыка, и вот уже этот удивительный маленький человечек опять «бродит в сумерках»! Гарри Лаудер — единственный весельчак, которому дозволяется грустить на эстраде, и я почитаю это величайшим комплиментом его таланту.

Смешные истории, которые Гарри рассказывает о себе самом, так нравятся людям, что они придумывают новые анекдоты и приписывают их артисту. Вот один из них:

Гарри рос очень неспокойным ребенком. По словам его матери, он так шумел, что разгневанные соседи приходили с вопросом: у вас что, близнецы завелись?

Гарри Лаудер любит вспоминать свое тяжелое детство (и, кстати, в этом он похож на многих успешных шотландцев). Начинал он действительно нелегко: работал на льноперерабатывающей фабрике в Арброте, трудился по двенадцать часов — с шести утра до шести вечера — за жалкие два шиллинга и один пенс в неделю. А после этого еще сидел до полуночи — помогал матери дергать пеньку для веревок, — чтобы заработать дополнительные три шиллинга в неделю. Но в этих воспоминаниях звучит нечто большее, чем законная гордость за свои успехи. Мне запомнилось одно замечание Лаудера, очень шотландское по своей сути. «Разве такое забывается? — вопрошал он. — Человек, переживший подобное в начале жизни, не станет важничать и ставить себя выше других. Воспоминания о собственных трудностях приучают нас к скромности».

Довелось Гарри поработать и на рудниках Гамильтона, маленького шахтерского городка неподалеку от Глазго. Здесь, на самодеятельных концертах шахтеров, впервые раскрылись его таланты эстрадного артиста. Затем пришел и первый успех: юноша победил на местном конкурсе певцов. После этого его карьера пошла в гору, и скоро Лаудер уже зарабатывал тридцать пять шиллингов в неделю. Он начал разъезжать с концертами по Шотландии, а в марте 1900 года состоялось его выступление в Лондоне — на сцене мюзик-холла Гэтти. Рассказывают, что как-то на концерте Лаудера присутствовала группа шотландцев. Не в меру развеселившись, они принялись шуметь, на сцену полетел чей-то боннет. Работники театра попытались вывести нарушителя порядка из зала, но он закричал, обращаясь к артисту:

— Эй, Гарри! Не позволяй им выгнать меня вон. Ведь мы с тобой знакомы еще с Глески!

На что Лаудер ответил:

— Ну так и не позволяй им себя выгнать. Помни, что ты шотландец! Держись, брат!

Однако самые лучшие, на мой взгляд, слова он сказал, когда произнес: «Я уважаю свою нацию и те простые человеческие ценности, которые ей присущи». В этом высказывании — разгадка непреходящего обаяния сэра Лаудера.

Настоящий шотландский завтрак и моя прогулка по элгинскому кладбищу. Я отправляюсь сначала в Форрес, а затем в Инвернесс, где посещаю Куллоденское поле.

Порой судьба делает нам подарок в виде удивительного утра — такого, какие случались лишь в далеком благословенном детстве. Просыпаешься и чувствуешь: к тебе ненадолго вернулись былая радость жизни и острота восприятия. Окружающий мир вновь распахивается перед тобой во всем своем необъятном величии и влечет в неведомые дали. Ты ощущаешь легкий зуд в кончиках пальцев и трепещешь, словно замер на пороге великого открытия. В такие минуты кажется, будто дух твой покинул бренное тело и, опережая события, отправился путешествовать по чужим мирам.

Стояло именно такое экстатическое утро, когда я ехал вдоль берега реки Дон, направляясь в Инверери. Было так рано, что осенний туман еще не успел рассеяться и лежал на полях длинными, плотными — в пояс высотой — полосами серебра. По краям туманная пелена истончалась, превращалась в тонкую серую субстанцию, которая расползалась по земле, набиваясь в каждую выемку и ложбинку. Она курилась на дне неглубоких овражков и казалась призраком давно пересохших ручьев. Затем взошло солнце и разогнало туман. Земля обнажилась во всем сиянии пригожего утра. Взору открылось пустующее жнивье с выстроенными в ряд золотыми снопами. Ветерок приносил с моря свежий, студеный воздух, в него вплетались сладкие запахи ранней осени. Земля радостно улыбалась новому дню, как улыбается счастливая женщина, прижимающая к груди любимое дитя. Внезапно мне расхотелось ехать дальше на автомобиле. Ведь как, наверное, здорово прошлепать в отсыревших башмаках по росистой траве и углубиться в темнеющие за ближайшим пригорком заросли папоротника. Я остановил машину, с наслаждением потянулся и зашагал по едва заметной тропинке, уводившей в глубь луга. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь блеянием овец и монотонным жужжанием пчел, которые с утра пораньше вылетели по своим пчелиным делам. Пройдя с милю или около того, я задержался возле полянки, густо заросшей наперстянкой. С детским любопытством наблюдал я за мохнатым тельцем шмеля, который, судя по всему, застрял в мокром цветке и теперь отчаянно дергал шерстистыми лапками, пытаясь выбраться. Эта сценка неожиданно развеселила меня. В голову пришло, что это, пожалуй, самое забавное зрелище в природе. Конкурировать с ним может лишь вид ныряющих уток. Вы и сами наверняка видели, как это происходит: громкий всплеск, и снаружи остаются лишь две беспорядочно дергающиеся лапки. Глупейшая картина! Остается только ждать, когда счастливая обладательница этих лапок снова вынырнет и заскользит по водной глади с серьезным видом дегустатора, вполне удачно завершившего свой гастрономический эксперимент.