Станислав Бычков - Изумрудное оперение Гаруды (Индонезия, записки)

Ошибкой было бы считать, что с момента падения Джайякерты начался колониальный период индонезийской истории. Ведя отсчет от дня сожжения города, некоторые историки говорят, что подневольное ярмо индонезийцы тащили почти 330 лет. Это не так. По крайней мере первые полстолетия голландцы были вынуждены вписываться в давно устоявшуюся в Южных морях систему торговли, считаться с сильными государствами архипелага. Яванскому султанату Матарам они одно время даже платили ежегодную дань. Но при этом, конечно, не упускали из виду своей цели — получить исключительное право на торговлю пряностями.

На дворянском гербе Куна было высечено: «Никогда не поддаваться!» Так он и делал в отношении местных народов. Никогда не поддавался сочувствию, состраданию, жалости. Куда бы ни ступала его нога, он везде сеял смерть, лил кровь. Когда население богатого мускатным орехом острова Банда воспротивилось вторжению голландцев, Кун отдал короткий приказ: «Уничтожить всех». Один из участников этой массовой резни потом записал в своем дневнике: «Мы должны осознать, что жители Банда сражались за свою свободу... С ними можно было бы поступить иначе, более справедливо... Однако все было сделано в такой преступной, убийственной манере, что пролитая кровь невинных взывает к небесам...»

В 1629 году только что переваливший на пятый десяток Кун подхватил холеру и скоропостижно скончался, навеки упокоился в земле, которую безжалостно попирал. В послевоенные годы при реставрации в старой части Джакарты» бывшей голландской церкви, где ныне размещается Музейо театра вайянг, была обнаружена могила основателя Батавии. От нее осталась небольшая серая плита с полустертыми буквами. Сейчас она вмурована в обнаженный до кирпичей кусок старого фундамента и сопровождена пояснительной надписью.

Любопытно, что в «Сказании о земле яванской», написанном при дворе матарамского султана Агунга, который трижды безуспешно пытался овладеть Батавией и изгнать неверных с Явы, Кун выступает как... герой освободительной борьбы индонезийского народа. Командующий армией Матарама, осадившей голландскую крепость, согласно «Сказанию», оказался предателем, и Кун, вписанный в хронику под яванским именем, исполнил султанскую волю, когда напал на него, разбил его отряды, а самого взял в плен и казнил. Вот до какого извращения истины могут дойти дворцовые летописцы-лизоблюды! Ради того чтобы в угоду владыке поражение выдать за успех, они готовы оклеветать отца родного, злейшего врага выдать за национального героя!

Остается сожалеть о том, что султан Агунг так и не смог сплотить в единый кулак правителей яванских княжеств в борьбе против голландского проникновения. Более того, в эти критические годы братья по крови и вере не раз выступали даже в союзе с неверными, друг против друга с оружием в руках ради близорукой материальной или политической корысти. Как могли в общем-то сравнительно немногочисленные отряды европейцев покорить целые народы? Первое, что приходит в голову в поисках ответа на этот вопрос,— преимущество в военной технике. Оно действительно было. Пушки и мушкеты белолицых убивали эффективнее, нежели дротики и кинжалы. Парадоксально, но огромные восточные армии были разбиты не в последнюю очередь благодаря восточному же изобретению — пороху.

Однако главная причина, как представляется, заключается не в этом. В конце концов вооруженные азиатские орды, опираясь на надежный тыл, могли бы уморить в осаде любой гарнизон, и пушки не спасли бы интервентов от голода, жажды и болезней. Дело в том, что вся история закабаления Юго-Восточной Азии — поразительный пример отсутствия единства между туземными правителями. На каргу была поставлена судьба родной земли, а они были заняты ожесточенной династической грызней, интригами друг против друга, были готовы поступиться своими территориями ради упрочения своих позиций в борьбе за престолы.

Встречались среди них отдельные деятели типа султана Агунга, которые были способны понять, какой кабалой может обернуться «помощь» неверных. Но таких было мало, единицы. Большинство же — недалекие, тщеславные, продажные. Это они давали колонизаторам одну возможность за другой совершенствовать на практике тактику «разделяй и властвуй», которая позднее стала классикой колониальной политики. Знакомясь с историей междоусобиц в решающие годы вторжения чужеземцев, приходишь к выводу, что туземные правители в этот период не воспринимали свой регион как политическую категорию. Для них голландцы были такими же конкурентами и союзниками в соперничестве за место в торговле пряностями, как и соседи-единоверцы.

В планы Ост-Индской компании входило овладение «Островами пряностей», превращение Батавии в единственный торговый центр Юго-Восточной Азии, изгнание из Южных морей всех других европейцев, включая испанцев из Манилы, португальцев из Малакки и Макао. Замысел был в основном осуществлен преемниками Куна. В 1641 году генерал-губернатор Энтони ван Дьемен принял капитуляцию португальской А-Фамозы. Малаккский порт голландцы закрыли, чтобы все суда из Индийского в Тихий океан проходили через Зондский пролив, поближе к их богатеющей Батавии. В 1666 году колонизаторы утвердились на острове Тидор. Весь архипелаг после этого стал принадлежать Ост-Индской компании. Гульдены звонким сверкающим потоком полились в темные подвалы амстердамских банков. Маленькая, холодная Голландия превратилась в госпожу огромной территории в Южных теплых морях, нищий задворок Европы стал ее первым купцом, самодовольным главным ростовщиком континента.

Весь архипелаг спустя восемьдесят лет после экспедиции Корнелиса де Хутмана был превращен в огромный трудовой лагерь, где индонезийцы с утра до ночи гнули спины под недремлющим оком надсмотрщиков, роль которых взяли на себя потомки некогда гордых и могущественных государей. Крестьяне постепенно переводились на положение рабов. Это был феодализм, которому колониальное правление придало уродливую, бесчеловечную форму. Окруженная голландской охраной, или, если посмотреть иначе, конвоем, туземная аристократия приобрела с приходом колонизаторов небывалую, деспотическую власть над населением подопечных территорий.

Как хозяева, голландцы в сравнении с другими поработителями азиатских народов показали себя хуже всех. «Оранг Беланда» — так индонезийцы называли белых хозяев — действовали подобно недалекому, жадному человеку, который вдруг попал в набитую сокровищами пещеру. Ими владело только одно желание — нахватать как можно больше и как можно быстрее. Будто завтра — конец света. Побывав на островах в начале XIX столетия, один из наблюдательных европейцев заметил, что на всем у голландцев «лежит печать случайности... встретишь белого и видишь, что приехал он сюда на самое короткое время, для крайней необходимости». Этой необходимостью было обогащение.