Станислав Бычков - Изумрудное оперение Гаруды (Индонезия, записки)

На пятничный магриб в один из дней я упросил взять меня с собой соседа по улице, чиновника министерства торговли. Мечеть была недалеко. Когда мы подошли, она уже была полна верующих. Провожатый по моему настоянию и, как мне показалось, к своему облегчению предоставил меня самому себе и, разувшись, быстро скрылся в одной из многочисленных дверей мечети.

Мужчины во дворе были одеты почти что празднично. Темные пичи, светлые рубашки с маленьким стоячим воротничком, чистые отутюженные саронги. Многие в руках держали молитвенные коврики, на бархате которых, как правило, изображена мечеть с камнем Каабы. Но многие были просто с газетой, приготовленной для подстилки. Знакомые сдержанно приветствовали друг друга, собирались группками. Перед тем как подняться по ступенькам в святилище, некоторые заходили в небольшое помещение, где под тоненькими струйками водопроводной воды мыли лицо, шею, руки и ноги.

Оставив сандалии на лестнице в куче обуви, я тоже поднялся к дверям и заглянул внутрь. Перед михрабом — обращенной в сторону Мекки нишей с записанной на ее вогнутой белой стене первой заповедью ислама — степенно рассаживались знатные люди квартала: чиновники, торговцы, военные. Люди попроще, пошептав в ладони суру из Корана, устраивались в задних рядах. Дальняя от михраба отдельная комната была отведена для женщин. Они были в белых балахонах, оставлявших открытыми только лицо и кисти рук. Вместе с женщинами находились дети, которые не очень-то вникали в суть происходящего, хихикали, валялись по полу, задирали друг друга.

Я так и не решился войти на мужскую половину. Строгие лица, суровые взгляды на мою фотоаппаратуру остановили меня у порога. Нет, не жалуют мусульмане иноверцев, не терпят их под священными сводами мечети. Зато женщины! О, женщины! Они сами зазывали к себе, знаками показывали, что хотят сфотографироваться. Доставали зеркальца, прихорашивались. Кокетство побеждало в них религиозный фанатизм.

Молебен открыл священник в сером, до пят, легком хитонэ и белой небольшой чалме. Он уселся лицом к михрабу, сосредоточился и начал службу канонической фразой, выражающей доведенный до завершения монотеизм: «Нет бога, кроме аллаха...» Потом, бормоча молитвенные тексты, принялся вздымать руки вверх, нагибаться вперед до соприкосновения лба с полом. Сидящие сзади него повторяли его движения. В отличие от христиан мусульмане ни о чем бога не просят. Просто клянутся ему в вечной преданности и безоговорочном послушании.

После завершающего трехкратного громкого восхваления хором имени аллаха по рядам мусульман была пущена жестяная касса. В прорезь крышки опускали приготовленные монеты. Многие передавали ящичек дальше по ряду, не пожертвовав мечети ни гроша. Перед тем как разойтись, каждый обменялся рукокасанием с соседями по молебну, знакомыми и незнакомыми. Именно касанием, а не пожатием. И двумя руками, а не одной, как принято на Западе.

Кстати, о руках. Мусульмане едят, берут и подают только правой рукой. Левая считается нечистой. Протянуть что-либо индонезийцу левой рукой — все равно что нанести ему оскорбление. Этому правилу учат с пеленок. Однажды я протянул сидящему на руках мамаши малышу конфету, и тот потянулся к ней своей левой ручонкой. Мать не зло, но строго одернула его, своей рукой выпростала из-под одеяльца правую ладошку ребенка.

— Вот этой ручкой надо, вот этой,— приговаривала она.

В кампунге мужчины, возвратясь из мечети, устраиваются группами вокруг длинных деревянных столов под брезентовыми навесами, пьют черный кофе из высоких граненых стаканов, курят пахучие сигареты «Кретек», ведут неспешные, тихие разговоры. Индонезийцы любят живое слово. Почти каждый из них — искусный рассказчик, а слушать они готовы часами. За замусоленными до черноты столами мужчины до темноты наслаждаются журчащей неиссякаемым источником беседой.

Женщины или возвращаются к домашним делам, или тоже собираются кучками у порогов домов поболтать. Но вот они оживились. На повороте появилась тележка, на двускатной крыше которой издалека видна ярко-красная надпись: «Напитки». Все знают, что это для отвода глаз. На самом деле хозяин передвижной лавки — «врачеватель» всех болезней.

Он остановился, расставил около тележки длинные лавки, опустил с крыши плотный полог. Проскользнувшая под него клиентка может не опасаться ни чужого глаза, ни любопытного уха, может выложить все свои жалобы. У «доктора» множество склянок с разноцветными жидкостями, баночек с вонючими мазями. Есть кое-что и, как говорится, «из-под полы». Приворотное зелье, настой от дурного глаза...

Чаще всего женщины спрашивают джаму — волшебный напиток, который, если верить этикетке, «возвращает молодость, делает кожу бархатной, голос серебряным, тело упругим». Когда-то рецепт изготовления чудо-средства держался встрогом секрете за высокими стенами кратонов. Только высокородные дамы могли пользоваться «живой водой». Однако ныне она — для всех! Платите, пейте, будьте такими же вечно прекрасными, как сказочные принцессы! Ну какая женщина устоит перед соблазном приобрести вечную молодость? Тележку с анонимной надписью окружают плотным кольцом и не отпустят до наступления ночи.

Если под полог заглянет мужчина, то там найдется что-нибудь и для него. Вот, пожалуйста, джаму — сила. Сказочное средство! Что написано на этикетке? «Регулирует мочеиспускание, укрепляет мышцы, добавляет бодрость, усиливает половую потенцию, рекомендуется спортсменам, рабочим, крестьянам». Но мужчины — народ серьезный. Их на мякине не проведешь. Пусть женщины кудахчут вокруг шарлатана. На рупии, что просит плут, лучше купить темпе. Выдержанные, покрытые белым бархатом плесени ломтики прессованного арахиса, если обжарить их в кипящем масле, быстрее вернут силы усталому человеку, чем неизвестно из чего намешанное пойло.

В предзакатное время в кампунге царит спокойствие. Никто не суетится, на лицах выражение безмятежности, в движениях ленивая размеренность. Когда видишь неподвижно сидящего на корточках продавца самодельных сигарет, спящего на голой лавке парня и примостившуюся рядом в терпеливом ожидании его пробуждения молодую жену или задравшего ноги на руль и равнодушно поджидающего клиента бечака, то возникает ощущение, что смотришь кадры замедленной киносъемки. Для индонезийцев это время — время отдыха — сенанг.

С наступлением темноты жизнь в кампунге замирает. Расходятся по домам мужчины, закрываются калитки, двери, гаснут один за другим керосиновые фонари. Все погружается в непроглядную тьму, кампунг засыпает. До первого призыва муэдзина начать новый, нарождающийся день прославлением имени аллаха.