Мартин Нексе - В железном веке

— Как он изменился, — сказала Мария, поглядев ему вслед. Она давно его не видела, так как они с Йенсом теперь редко посещали церковь.

— Это война его так состарила, — заметил старик Эббе. — Он не хотел отвести ей места в своем сердце, вот она и кинулась ему на ноги.

— Уж не стал ли ты суеверным, отец? — Мария обернулась и с удивлением посмотрела на него.

— Я считаю, что никто не вправе стоять особняком от жизни. И это мое всегдашнее убеждение, дочка, — решительно добавил он.

Пастор завернул за угол и постучался в калитку. Мария пошла отворять. Он оперся о ее плечо и тотчас же опустился на стул. Толстые щеки пастора вздымались, как мехи.

— Фу-у! — отдувался он. — Вот захотел с кем-нибудь словом перемолвиться. Сил нет дома сидеть: собственное немощное тело, жалкая, угодливая служанка... фф-у! — Он вытянул вперед руку. — Дай мне руку, Эббе Фискер, дай мне почувствовать пожатие человеческой руки! Вот так! Фу-у! Ты не боишься такого урода? Я сам себя иногда боюсь. — Он закрылся рукой от света и хотел еще что-то сказать, но вместо этого со стоном поднялся. — Ну вот и все, — проговорил он, ковыляя к двери, — мне только хотелось словом перемолвиться.

Старик Эббе уставился ему вслед и покачал головой.

— Может быть, он слишком жесток к себе, — сказал он, глубоко вздохнув. — Так или иначе, а у него сейчас плохо на душе!

Все притихли; какое-то безотчетно тяжелое чувство овладело ими.

У брата Марию встретили радушно, — радушнее, чем она была вправе ожидать.

— Ты к нам целую вечность не заглядывала, — сказали ей и тотчас же повели ее смотреть новшества, происшедшие за это время в доме и в саду. Нильс непрерывно все подновлял и благоустраивал.

Да, она не была здесь со дня объявления войны, когда прибежала к брату поздно ночью и всех напугала своим истерическим состоянием, тем более опасным, что она тогда была на-сносях. Мария точно все это вспомнила, но постаралась отогнать от себя тяжелые воспоминания!

Пришла осень — скверная пора с непрерывными дождями и вечной сыростью. Праздников никаких не предстояло, кроме обычных воскресений. Для работников это время, начиная с белых ночей и до самого рождества, было бесконечной вереницей унылых дней, не разнообразившихся даже какой-нибудь вечеринкой с танцами. Карен, та даже обручилась от одной только скуки, — теперь у нее по крайней мере было о чем помечтать. Счастье, что хоть она еще оставалась на хуторе, не то Мария была бы окружена совсем новыми людьми: Метте ушла, Эльза работала в Фьордбю на одной из фабрик, которых так много возникло во время войны. Видимо, она очень недурно зарабатывала, так как ее платья как с иголочки и она приехала на велосипеде. Она приезжала, хвалилась перед Карен всей этой роскошью, соблазняла и ее перебраться в город. Но у Карен пока еще было преданное сердце.

Удерживать людей с каждым днем становилось труднее. Сколько бы им ни повышали жалованье, в один прекрасный день они все-таки уходили. Беспокойство носилось в воздухе, и повсюду было уж очень много соблазнов.

Дети тоже считали осень унылым временем, которое скрашивали только визиты в «Тихий уголок». Они ходили к старикам по нескольку раз в неделю и всегда с радостью туда собирались, но, конечно, это было только обычное развлечение.

Наконец пришло и «необычное» — предстоял день рожденья тети Петры. Мария, зная, как она любит детей, и учитывая скромность своей невестки, которая стеснялась пригласить ее с ребятами, сама назвалась к ней в гости. Впрочем, Йенсу она сказала, что получила приглашение.

— Мы пойдем пораньше, дядя Нильс просил об этом. Придется мне на этот день отпроситься в школе, — заявил Арне.

Итак им предстоял праздник!

С пустыми руками Арне не хотел итти, он очень любил делать подарки, и Марии пришлось поехать в Фьордбю и купить там лютню: мальчик каким-то образом разузнал, что тетя Петра мечтает о лютне.

— Ну, теперь эта парочка будет выглядеть точь-в-точь как члены Армии спасения! — заметил Йенс Воруп, намекая на то, что Нильс и Петра любили петь дуэты; но он не возражал против этого подарка, да и вообще ни в какие домашние и семейные дела не вмешивался.

Когда дети уже уселись в коляску, Арне — за кучера, Йенс сам заботливо укутал их. Русскую лошадку теперь пришлось заменить другой, широкомордой маленькой нормандкой с косматой гривой, впрочем довольно резвой лошаденкой.

— Хоть эту-то не отдавай! — крикнул Йенс Воруп им вслед, потом пошел к калитке и, когда коляска проезжала мимо, щелкнул длинным бичом — проверить внимание Арне. Но Арне не зевал, он немедленно укоротил вожжи, как только нормандка прибавила ходу и что-то проворчал по адресу отца.

Йенс Воруп, только что вернувшийся из многодневной поездки в Южную Ютландию и в столицу, после обеда снова уезжал. Проводив его, Мария принарядилась и пошла по луговой дороге в деревню, чтобы оттуда вместе со стариками отправиться на Бугорок.

Там все были заняты игрой в прятки в мелком ельнике. Смех и радостные крики детей донеслись до нее еще издалека. «Хороши будут у них костюмчики!» — невольно подумалось ей. Мария подошла поближе и со смешанным чувством удивления и досады стала смотреть на детей. Они ползали на животах по мокрой земле. «Иначе хорошенько не спрячешься», — пояснил ей Арне.

Нильс и Петра сами выглядели не лучше, так что бранить детей было даже неудобно.

— Ложись-ка и ты на живот да проползи по земле, чтобы не отстать от нас! — предложил Нильс.

Дети смеялись как сумасшедшие, до того забавной показалась им мысль, что и мать будет ползать по земле на животе.

— Нет, владелица Хутора на Ключах никогда не снизойдет до этого, — басовито заметил Арне.

Мария не могла удержаться от смеха, узнав, что ее считают такой важной.

У Нильса была своя собственная манера игры в прят?:и, беда только, что его длинные ноги всегда торчали из-под елок, и потому не было ничего легче, как найти его. А когда приходила его очередь «водить», он не видел даже тех, что сидели под самым его носом.

— Это он только притворяется, что не видит, — заметил Арке, боясь, как бы дядю не сочли глупым.

И Арне и его дядюшка были краснее вареных раков.

— И как это только ты решаешься играть с таким ужасным социалистом? — пошутил Нильс. Но тут Арне «выручился» и галопом умчался от него. Чувствуя себя пристыженным или побежденным, Арне всегда убегал и скрывался на несколько минут, словно желая выиграть время.

Игра сама собой прекратилась, когда Нильс нашел Арне. Пора было пить шоколад. Анн-Мари взялась сварить его, — как-никак, ведь это день рождения Петры! А там, где была Анн-Мари, уж обязательно были и дети. Отец и сын, разговорившись о чем-то, пошли наверх, к дому. Мария и Петра вдруг остались одни. Петра явно чувствовала себя неуверенно в присутствии Марии Воруп; она пригнула какую-то веточку и начала ощипывать с нее листья. Несмотря на смущенье, лицо ее, раскрасневшееся от беготни с ребятами, так и светилось счастьем, а грудь вздымалась бурно, как у еще неоперившегося птенца. Марии оставалось лишь взять руки Петры в свои и поцеловать ее.