Константин Трунин - Архив сочинений 2011-2014

В книге удивляет некоторая атрофированность ранее полюбившихся героев, что теперь предстают читателю в каком-то непонятном усреднённом виде, утратив свои основные черты поведения. Не похож на себя патриций Витинари, выступивший в книге как автор гениальных фраз, но далее ставший тряпичной игрушкой перед обстоятельствами, которые раньше одолевал очень легко. Командор стражи Ваймс и его основной помощник Моркоу ныне не те бойкие находчивые ребята, а представители издёвок чёрных юмористов на силовые ведомства. Не находят покоя говорящий пёс и нищенская братия, напрочь утратившие свои прежние идеалы. Все они уступают своё место главным журналистам — Вильяму де Словву и Сахарисе Резник, чьи жизненные принципы разнятся, но их объединяет желание быть полезными для общества.

Пратчетт не теряет прежней формы, как можно было бы подумать. Он также продолжает вскрывать самые больные темы общества, облекая их в форму глубоко скрытого юмора, доступного обычным копателям из-за поверхностного залегания. Сравнение государства с галерой, где гребцам совсем не обязательно знать о каждой мели на пути их плавания, но надо знать о заслугах и умелом руководстве их капитана — выше всяких похвал. В остальном, Терри тоже умело создаёт образы, но всё-таки весьма странные, что вполне понятно — к двадцать пятой книге читатель должен знать привычки писателя со всех сторон. Придать налёт мистики в виде загадочного метода фотографирования прошлых событий и вампира-фотографа, рассыпающегося в пыль после каждого снимка — это надо обладать весьма сильной фантазией. Не оставят читателя в покое и два главных злодея, речь одного из которых будет резать слух своей ненавязчивой манерой материться дореформенной буквой русского алфавита.

«Правда» оставляет после себя благоприятное впечатление. Не истощим талант Пратчетта, и это радует!

08.11.2014 ( http://trounin.ru/pratchett00 )

Возможно ли одновременное существование Чарльза Диккенса и потока сознания? Оказывается — такое не только может быть, но и очень ярко представлено на обзор читателя в книге «Домби и сын», где Диккенс во многом напоминает себя раннего, но уже заметен регресс творческого потенциала, утратившего всякую связь с читательской потребностью, направленной на получение удовольствия или горького осознания от чтения новых сюжетных линий в мире насилия над детьми и на фоне общей социальной несправедливости.

В какой именно момент произошёл перелом взглядов на свой труд у Диккенса — сказать однозначно сложно. Если в первых книгах Диккенс был в меру лаконичен и старался поддерживать интерес читателя от главы к главе, то в «Домби и сыне» происходит размазывание сюжета по многим главам, не приносящего каких-то изменений и не дающего новых деталей для более лучшего понимания героев. Связь с читателем утратилась у Диккенса, давая простор его писательской мании, что в очередной раз страдает от еженедельных журнальных выпусков, когда хотелось кушать что-то, да и писать нужно было в обязательном порядке. Всё это породило стиль всего Диккенса, направленный не на обыгрывание чего-то действительно полезного и важного, а просто для заполнения нужного объёма определённого количества страниц. Печально, но таково реальное положение дел.

Любимая для Диккенса тема детей тут раскрывается не полностью. Взято несколько достаточно распространённых ситуаций: когда отцу семейства нужен сын, а рождается дочь; когда отец хочет видеть в своём чаде компаньона, а у того возникают собственные планы на жизнь; когда «неблагодарность» детей сталкивается с родительской волей; когда сюжет становится довольно мелодраматичным, но в целом весьма терпимым. У Диккенса уже нет тех зверских пансионов, с которыми читатель познакомился благодаря «Жизни и приключениям Николаса Никльби», нет чрезмерно негативного образа ответственного за воспитание лица, нет нищеты и грубости на улицах, что едва ли не опровергает всё написанное ранее в «Лавке древностей» и «Приключениях Оливера Твиста». Чарльз Диккенс в «Домби и сыне» отчего-то резко сворачивает с рельсов социальной несправедливости, уходя на поиски необыкновенных экзотических путешествий — в результате чего начинает путаться в сюжете не только автор, но и читатель, который тонет в потоке слов на середине пути, начиная внимать далее следующие чрезмерные выбросы философии Диккенса, которую только потоком сознания и можно назвать, как утратившую всю связь с одной конкретно взятой книгой.

Один момент Диккенс никак не может обойти стороной — он всегда даёт героям своих книг возможность восторгаться театром, а иногда и проявлять себя в роли актёров, что позволяет дополнить повествование n-ным количеством глав, от чего было приятно и Диккенсу получить дополнительных доход, устраивая отдых для своей фантазии, но и его современный читатель, надо полагать, был очень рад отдать свои честно заработанные деньги за выпуск свежей главы «Домби и сына». Сейчас трудно представить такую ситуацию, когда читатель с нетерпением ждёт новых выпусков любимой книги автора, выпускаемой им по частям в течение нескольких лет. Вместо этого люди строят корабли, собирают марки, деньги и различную ненужную в быту мелочь, такую пленительную и, казалось бы, весьма нужную новоявленному коллекционеру. Таким и являлся читатель Диккенса, притягиваемый не сколько желанием читать, сколько в нём засело досадное чувство довести начатое до конца.

Всё сказано было по моему скромному мнению, разумеется.

09.11.2014 ( http://trounin.ru/dickens48 )

Роберт Стивенсон предлагает читателю совершить путешествие на остров, созданный его воображением. Наполняя книгу похождениями героев, Стивенсон каждый раз сверялся со своей картой, которую нарисовал лично, для которой проработал всю нужную предысторию. Осталось взять один временный отрезок, создать персонажей… и сделать сказку былью. Во многом, «Остров сокровищ» писался для мальчишек, чья буйная фантазия способна из палки сделать саблю, а из перевернутого таза — хорошо укреплённую огневую точку. Используя такой минимализм, Стивенсон даёт читателю вводную историю о спившемся пирате, зарытых сокровищах и, главное, мамино согласие на смертельно опасное предприятие. Не раз читатель за время чтения ловит себя на некотором непорядочном для юноши следовании маминым советам, да и присутствие мамы везде и всюду может здорово испортить впечатление. Какой же он, чёрт побери, авантюрист.

Впрочем, главный герой «Острова сокровищ» ничем не отличается от главного героя «Чёрной стрелы». Обе книги были написаны в один и тот же год, там и там вся тяжесть ложится на юношеские плечи, оба они не могут обойтись без советов слабого пола, да и их недальновидность давно должны была стать знаковой для подрастающих ребят. Но мальчишки не видят дальше палки и таза, включая своё воображение, позволяющее заполнять пространство между строками той самой романтикой, от которой они и издают радостные возгласы. Стивенсон не сильно мудрствует с сюжетом. честно оговариваясь о необходимости лишних слов. Ведь он пишет роман. Для романа нужно много слов, много информации и много-много всего остального. Как жалко видеть раз из раза писательские потуги, вынуждающие автора растекаться по страницам, уводя читателя в подробности перестрелок, тщательном подсчёте убитых, описании очевидных вещей и всего остального, от чего хотелось бы отвернуться.