Константин Трунин - Архив сочинений — 2016. Часть II

Важнейшая мысль Чернышевского — призыв к всеобщему равноправию, особенно касательно женщин. Надо понимать, равными должны быть некогда крепостные крестьяне, обязанные отойти от раболепия перед бывшими господами и стать с ними на один уровень. Таким образом читатель вынужден будет придти к суждения о якобы стремлении к некоей форме узаконенной анархии, поскольку самый последний человек империи ни в чём не может уступать императору. Истории свойственно повторяться, а значит стоит думать, будто в современном мире возможно повторение многообразия греческих полисов под эгидой призрачных единых границ. Только отчего-то человек ратует за применение свойственных ему воззрений на всех разом, не считая нужным каждому предоставить право личного выбора.

Не считает и Чернышевский. Не так важно, какие обстоятельства побудили его к написанию романа, почему на страницах происходит определённое действие. Важнее иное. Что делать и в каком направлении двигаться — Николая это беспокоит. Понятно, людям не нравится текущее положение дел, они всегда желают улучшения условий. Но почему все их улучшения социального плана обязательно ведут к негативным последствиям? Не лучше ли призвать запретить изменять имеющееся и остановить развитие мысли хотя бы на жизнь одного поколения?

На вопрос: «Что делать?» лучшим ответом станет: «Ничего не делать!!! Довольно наделанных ранее дел!». Пусть герои Чернышевского спят, тянут лямку или идут в народ — их деятельность обязательно принесёт плоды. Они хотели изменений и изменения обязательно произойдут, побуждая людей к недовольству и стремлению совершения новых перемен. Парадокс в том, что человек вернётся обратно к пещерному образу жизни, ибо идеальное понимание свободы осталось в доисторическом прошлом.

28.08.2016 ( http://trounin.ru/chernyshevsky63 )

Кортасар призывает к иррациональности. Он отрицает логическое построение сюжета и советует читателю следовать прилагаемой схеме чтения. Ничего нового при этом Хулио не изобрёл, озадачив читателя лишь расширенными сносками, оформленными в виде отдельных глав. Поступить ему так пришлось в силу ещё более банальных причин — место обычных сносок занимает перевод часто встречающихся иностранных слов. Если таковое можно считать подобием детской игры Классики, то следует тут же приступать к чтению, памятуя о свойственной Кортасару манере изложения — потоку сознания. И не стоит думать, будто сути в произведении Кортасара нет. Иррациональность позволяет Хулио многое, в том числе и сомневаться в написании написанного, как читателю — в прочтении прочитанного. Коли тростник способен мыслить, значит на такое способен и человек. Впрочем, надо ещё доказать, что человек именно мыслит, а не раскачивается на ветру, воображая иллюзию жизни.

Тростник действительно способен мыслить. Кортасар аналогично способен подходить к пониманию действительности, прибегая к иррациональности. Возможное всегда возможно, покуда кто-то считает, что это является возможным. Никто ещё не доказал обратного. И никогда не докажет! Когда дело касается художественной литературы, тут уж держите Кортасара всем миром — в его силах перевернуть представления о насущном. Но пока читатель не познал суть творчества Хулио, ему стоит заварить мате и жадно пить сей обжигающий напиток. «Игра в Классики» подождёт — её можно начинать с любой главы, желательно с примечаний, можно с конца или с середины. Всегда есть возможность прочитать произведение с начала, либо любым иным способом. Важно помнить про иррациональность, тогда Кортасар становится понятнее: сугубо в рамках осознания непостижимости предлагаемого автором текста.

Форма подачи материала — податливая составляющая творческого процесса. Творец всегда окажется прав, преподнося творение в определённом виде. Он мог оформить иначе, придать конкретный смысл смыслу и указать на сочетание происходящих в сюжете событий с внешним (закнижным) миром. Определённо, нечто подобное у Кортасара имеется, ежели читатель попытается до этого дойти или доплыть, лишь бы не догоняя уезжающую крышу.

Кто в конечном счёте оказывается ленив? Читатель, не понимающий, зачем ему прыгать по тексту, или писатель, оказавшийся излишне ленивым, чтобы грамотно отредактировать написанное? Кортасар предпочёл не вносить правки в нужные места книги, свалив написанное позже и разнообразные мысли кучами в конце, приписав каждой куче номер.

В итоге читатель поймёт, что «Игра в Классики» представляет из себя набор слов из разных языков: испанский, латынь, французский, немецкий, английский, итальянский. К тому же, Хулио предпочитает преобразовывать слова, придавая им невероятные сочетания, мало доступных понимаю широкого круга людей. Действующие лица в произведении мусолят философию, литературу и всё прочее, никуда не переходя и оставаясь на одном месте. Для контраста Кортасар позволяет себе рассказать о путешественнике, чьё путешествие сводится к отсутствию путешествий. Так и разговоры героев повествования сводятся к разговорам при отсутствии необходимости говорить.

Иррациональность не поддаётся доводам рассудка, в ней нет логики, она выше разумных объяснений и противна разуму вообще. Иррациональность идеальна для потока сознания и отлично дополняет желание читателя лучше понять литературный модернизм. Иррациональность объясняет всё сущее и ей же стоит занимать определяющее место в человеческом обществе. Может быть и Кортасар отдавал иррациональности право верховодить на страницах произведений, понимая, как мало смысла во всём присущем человечеству. Но всё же читателю хочется видеть больше логики и иметь возможность приобрести новое, а не уподобляться мыслящему тростнику, продлевая иллюзию на отпущенный ему срок цветения.

29.08.2016 ( http://trounin.ru/cortazar63 )

Сергей Микаэлян не был убит подо Ржевом, в том сражении его ранили, после чего Великая Отечественная война для него закончилась. Прошло достаточное количество лет, чтобы забыть, но Микаэлян не забыл — он достаточно хорошо помнит мельчайшие подробности, с чем теперь может познакомиться и читатель.

В череде случайностей ковалась победа Советского Союза над Третьим Рейхом. Потребовалось задействовать громадное количество человеческих ресурсов, помногу и понапрасну теряя людей. Мало кто из солдат видел противника в лицо, умирая до первого боя или так и не добравшись до первого окопа. Именно им посвятил Микаэлян повесть «Не убит подо Ржевом». Сам автор мог погибнуть несколько раз, сложись обстоятельства иначе. Судьба берегла его для другого, иначе Сергей мог быть разорван прямым попаданием снаряда или пасть от обжигающих кожу пуль, а то и остаться калекой, не поступи нужное лекарство именно тогда, когда подошёл момент для ампутации конечности.