Константин Трунин - Архив сочинений — 2016. Часть I

У Ларссона, по сути, в сюжете все являются маньяками, просто многие из персонажей оказываются жертвами. Стоило бы автору более углубиться в их пороки, как перед читателем был бы уже не преступник, а именно социально опасный элемент, своим поведением угрожающий спокойствию общества. Вновь трактование происходящего остаётся на совести автора — он волен творить историю по своему разумению. Пожелал Ларссон сделать из персонажа фрика, изнасилованного и насилуемого ныне, — сделал. Решил внести элемент гомосексуальности — почему бы и нет. Негативная окраска в сюжете преобладает над всем остальным. Радужных перспектив заметить не удаётся. А просто жить и никому не мешать — это не для действующих лиц.

«Девушка с татуировкой дракона» вызывает ряд нареканий. Однако, безумно грустно осознавать, что Ларссон умер до того, как его знаменитая трилогия была издана. Он просто творил и мог творить дальше, но сердце остановилось незадолго до того, как он мог проснуться знаменитым.

24.03.2016 ( http://trounin.ru/larsson05 )

Все вызовы собираются в едином центре, куда люди звонят и откуда идет распределение по подстанциям либо напрямую бригадам, если они находятся вне подстанций. Сейчас вызов пришёл через компьютер. Было бы любопытно наблюдать работу колл-центров банков или сотовых операторов, когда после поступления вашего запроса к вам сразу выезжал бы специалист, чтобы на месте устранить все неполадки и угодить любому вашему желанию. Там всё решают дистанционно, но на скорой помощи считается, что пациента нужно видеть лично. Возможно, в каких-то городах всё решается по телефону, а не как у нас, когда посылается бригада, хотя человек всего лишь хотел узнать адрес дежурного стационара, куда собирался поехать самостоятельно. Его попросили подождать медиков, которые приедут и сами разберутся в ситуации. Случай кажется неправдоподобным, но такое случается регулярно, отчего удивляться не приходится.

Усталость начинает сказываться всё больше. Поднимаясь на пятый этаж зашарпанной высотки, я испытываю внутри себя борьбу гнева с благоразумием. Надо помогать людям, несмотря на их свинское к тебе отношение. Хочется каким-либо образом напакостить или вообще ничего не делать, а развернуться и уйти. Только заранее знаешь об обстановке, когда вокруг соберутся все соседи, да начнут на тебя давить, упирая на плохое самочувствие человека. Как бы не так, думаешь про себя, если бы только ему действительно было плохо. Как может быть ему плохо, опять думаешь про себя, если в лёгких всё чисто, дышит он нормально, приступа никакого нет, а просто человек ловит кайф от укола, который ему приятно получать в состоянии алкогольного опьянения. Вколоть и уехать спокойно — иначе невозможно.

Входная дверь в секцию дырявая в районе замка, поэтому она легко открывается изнутри. Но я всё равно стучу, ведь негоже вторгаться на чужую территорию, даже если тебя там ждут. Дверь пациента сразу прямо. Он сидит в привычной позе астматика, с усилием выдыхает воздух, глаза широко открыты, запах свежего алкоголя в воздухе, несколько впечатлительных соседей, находящихся всё в том же алкогольном опьянении. Я постарался было собрать анамнез, да где же разговаривать с человеком, пытаясь узнать о проблемах с его здоровьем, когда благожелатели готовы тебя разорвать, видя спокойного медика, не желающего раскрывать ящик, чтобы вколоть целебное снадобье.

Прошу всех покинуть помещение и не мешать работать, отчего удостаиваюсь грубых выражений, а один из выходящих специально пошатнулся, чтобы задеть меня плечом. Пациент продолжает сохранять удручённый вид, иногда вздыхая, поддерживая образ болезного. Не знаю почему, но пациенты любят показывать себя более больными, на чём их иногда ловили. Сейчас от меня требуют только укол. Ехать в больницу отказывается — причина в отсутствии денег на обратную дорогу. Купить лекарства для каждодневного приёма отказывается — причина снова в отсутствии денег. Разумный выход имеется, когда на алкоголь надо откладывать, а скорая помощь всегда под рукой.

Отмечаю в себе некоторую агрессивность, которую стараюсь всеми силами погасить: я не принадлежу себе, я сейчас на работе, я — никто, я — инструмент, я — помыкаемое создание, я сам обрёк себя на такую жизнь, никто меня не уважает, никому я не важен, я — номер на компьютере, я — оранжевый ящик с медикаментами, я — шприц с раствором.

Присесть мне некуда — еле пристроился в углу, где стоит маленький обеденный столик, куда я посмел поставить ящик с медикаментами, чтобы постоянно не наклоняться. Безусловно, можно выстроить ампулы на полу и уже с него набирать всё это в шприц, только в комнате, мягко говоря, срач.

Когда я набрал лекарство и подошёл со шприцем к пациенту, то он недовольно посмотрел на мою обувь, а потом на меня, одаривая презрением, переводя взгляд на свои ноги. Он, как бы, разутый, так почему я не разулся. Не стал ему говорить про опасности разувания на вызове, что можно наступить на иголку либо в чью-нибудь мочу, а то и грибок подхватить. Я проигнорировал его намёк, продолжая молча устраивать его руку в удобном для меня положении, перетягивая плечо жгутом, начиная искать вену. Приглушенное освещение, сонливость, отсутствие всякого желания быть полезным — всё это продлило мучения пациента, пока я продолжал иглой искать вену и никак не мог её найти. Мужчина скрипел зубами, но терпел. Выбирать ему не из чего.

Сторонний наблюдатель обязательно меня бы уже съел, но я вовремя удалил всех доброжелателей из помещения, поэтому теперь могу работать без отвлекающих факторов. Не найдя вен в одной руке, стал их искать в другой. Может, мои руки не хотели мне помочь — такое вполне реально. Во второй руке вены оказались ещё хуже: они либо сразу лопались, либо оказывались забитыми. Переключил внимание на кисти, куда ставить гораздо больнее. Думаю, пациент потерпит. Сейчас он сидит, зажав ватки в локтевых впадинах, пытается меня обругать да укорить в неумении ставить уколы. Его право так считать. Только я его сразу обрадовал, что пока не найду у него нормальную вену, то от него не уеду.

Взял иглу калибром поменьше — такой проще осуществлять инъекцию на небольшом оперативном просторе. Пока пациент держит жгут на предплечье, я всё-таки нахожу вену и начинаю вводить лекарство. Пациент отпускает жгут и замирает в неподвижности. Пока ставил укол, заболела спина. Вот я стою над пациентом, попеременно глядя на место инъекции и на лицо человека, чтобы не было ухудшения самочувствия и лекарство не пошло мимо сосуда. Можно было бы, конечно, немного промахнуться, надув под кожу, только я не форменный садист: во мне присутствует что-то от человека, чего нет в моём пациенте, пребывающем в пьяном угаре, ссылающемся на свою бронхиальную астму.