Дэниель Пинк - Таймхакинг. Как наука помогает нам делать всё вовремя

Возьмем, к примеру, ныне живущую в США чилийскую писательницу Исабель Альенде. 8 января 1981 г. она написала своему смертельно больному деду письмо, которое затем легло в основу ее первого романа «Дом духов». К работе над каждой из своих следующих книг она приступала именно 8 января – эта дата стала для нее временным ориентиром нового старта {160} 160 Sadie Stein, “I Always Start on 8 January,” Paris Review , January 8, 2013; Alison Beard, “Life’s Work: An Interview with Isabel Allende,” Harvard Business Review , May 2016. .

В ходе своего исследования Дай, Милкман и Риис обнаружили, что наполнение неким собственным смыслом совершенно обычного дня придает силы новым начинаниям {161} 161 Hengchen Dai, Katherine L. Milkman, and Jason Riis, “Put Your Imperfections Behind You: Temporal Landmarks Spur Goal Initiation When They Signal New Beginnings,” Psychological Science 26, no. 12 (2015): 1927–1936. . Так, когда они обозначили 20 марта первым днем весны, эта дата стала выглядеть более подходящей для нового старта, чем просто третий четверг месяца. А 5 октября, переосмысленное как первый день после Йом-Киппура, мотивировало участников их эксперимента, имевших еврейское происхождение, больше, чем 278-й день года. Определив важные лично для себя даты (день рождения ребенка или годовщину первого свидания с партнером), можно избавиться от воспоминаний о некоем фальстарте и помочь себе заново заложить ритмы.

Этот же метод могут взять на вооружение и организации. Недавно проведенные исследования показывают, что «эффект нового старта» распространяется не только на отдельных людей, но и на коллективы {162} 162 Jordi Brandts, Christina Rott, and Carles Sola, “Not Just Like Starting Over: Leadership and Revivification of Cooperation in Groups,” Experimental Economics 19, no. 4 (2016): 792–818. . Предположим, в середине квартала у некоей компании появились серьезные проблемы. Чтобы не ждать следующего квартала, который по определению мог бы служить временем нового старта, руководство выбирает ближайшую по времени подходящую дату (например, очередную годовщину выхода на рынок главного продукта компании), когда можно постараться вернуть коллектив к нормальной работе, объявив все просчеты достоянием прошлого. Или представим, что некоторые сотрудники нерегулярно делают взносы в пенсионный фонд либо не посещают важные тренинги. Напоминания об этом, полученные в день рождения, скорее заставят их исправиться, чем если провести с нарушителями беседу в обычные дни. Риис установил, что потребители также лучше воспринимают сигналы в дни, которые выглядят похожими на новый старт {163} 163 Jason Riis, “Opportunities and Barriers for Smaller Portions in Food Service: Lessons from Marketing and Behavioral Economics,” International Journal of Obesity 38 (2014): S19–24. . Если надо убедить людей питаться здоровой пищей, «Постный понедельник» будет выглядеть намного убедительнее «Веганского четверга».

Новый год издавна магически действует на нас. Мы переворачиваем страницу календаря, окидываем взглядом все эти прекрасные незаполненные даты и открываем новый отчетный период своей жизни. Но обычно это делается неосознанно, в слепом повиновении привычным психологическим стереотипам. Эффект нового старта позволяет нам применять тот же подход в самые разные дни года, причем делать это осознанно и намеренно. В конце концов ведь и новогодние зароки еще отнюдь ничего не гарантируют. Как свидетельствуют исследовательские данные, спустя месяц после начала нового года люди продолжают выполнять лишь 64 % данных себе обещаний {164} 164 John C. Norcross, Marci S. Mrykalo, and Matthew D. Blagys, “Auld Lang Syne: Success Predictors, Change Processes, and Self-Reported Outcomes of New Year’s Resolvers and Nonresolvers,” Journal of Clinical Psychology 58, no. 4 (2002): 397–405. . Создавая собственные временные ориентиры, особенно имеющие глубокий личный смысл, мы получаем значительно больше возможностей оправиться после неудачного старта и начать все заново.

Когда в июне 1986 г. я окончил университет, то понятия не имел, где буду трудиться. В июле того же года я переехал в Вашингтон, а в августе нашел работу по специальности и впервые в жизни приступил к исполнению служебных обязанностей. Промежуток времени между получением диплома в актовом зале университета и обустройством на рабочем месте в офисе в центре Вашингтона составил менее 60 дней. (Причем даже не все эти дни были потрачены на поиски работы. Часть времени ушла на сборы и переезд. И еще я подрабатывал в книжном магазине.)

Как бы мне ни хотелось верить в то, что своим быстрым перевоплощением из безработного выпускника в молодого офисного трудягу я обязан безупречным характеристикам и личному обаянию, этому есть более убедительная причина – время (думаю, что вы этому уже не удивились). Я окончил университет в очень удачный момент. В 1986 г. Соединенные Штаты быстрыми темпами выходили из глубокой рецессии. В тот год безработица в стране была на уровне 7 % – не самая блестящая цифра, но огромный прогресс по сравнению с 1982 и 1983 гг., когда она составляла почти 10 %. Это означало, что мне будет намного проще найти работу по сравнению с теми, кто вышел на рынок труда всего пару лет назад. Здесь нет ничего сложного: не надо быть экономистом, чтобы сообразить: 7 % безработицы лучше 10 %. Однако лишь неплохие специалисты понимают, что преимущество, полученное по счастливой случайности в самом начале трудовой жизни в период относительного экономического бума, оставалось со мной еще долгое время спустя после выхода на первую работу.

Лиза Кан более чем неплохой специалист. Она оставила след в экономической науке, изучая таких, как я: белых мужчин, окончивших университет в 1980-е гг. Кан, преподающая в Йельской школе менеджмента, опиралась в своих исследованиях на данные Национального лонгитюдного (то есть длительного и систематического) опроса молодежи, в ходе которого молодым американцам ежегодно задаются вопросы об образовании, здоровье и работе. Из общего массива респондентов она выбрала белых мужчин, окончивших вузы в период между 1979 и 1989 гг., и изучила, что происходило с ними в течение следующих 20 лет [10] Кан изучала именно белых мужчин, потому что на уровне их занятости и заработков меньше сказываются дискриминация по расовому и половому признакам, а также рождение детей. Это позволило исследовательнице отделить экономические условия от таких факторов, как цвет кожи, этническая принадлежность и пол. – Прим. авт. .

Исследовательница сделала важное открытие: развитие карьеры этих людей сильно зависело от того, когда они ее начали. В том, что выпускники, выходившие на рынок труда в периоды экономического спада, зарабатывали в начале карьеры меньше тех, кто начинал ее в периоды расцвета, не было ничего удивительного. Но со временем это стартовое неравенство не исчезало. Оно продолжало сказываться в течение всех 20 лет.

«Окончание университета в тяжелых экономических условиях оказывает долгосрочный негативный эффект на заработки», – отмечает Кан. Выпускники, которым не повезло начинать карьеру во времена экономического спада, с первых дней своей трудовой жизни зарабатывали меньше по сравнению со счастливчиками вроде меня, окончившими университет в более благоприятном экономическом климате, и зачастую на ликвидацию этого разрыва требовалось целых два десятилетия . Люди, окончившие вузы в годы высокой безработицы, и через 15 лет зарабатывали в среднем на 2,5 % меньше тех, кто получил диплом в годы, когда она была низкой. В некоторых случаях разница между заработками выпускников самых удачных и особенно неудачных для экономики лет достигала 20 %, причем происходило это не только непосредственно после окончания университета, но и когда этим мужчинам было уже хорошо за тридцать {165} 165 Lisa B. Kahn, “The Long-Term Labor Market Consequences of Graduating from College in a Bad Economy,” Labour Economics 17, no. 2 (2010): 303–316. . С учетом инфляции разрыв в доходах между этими двумя категориями работников составлял в среднем $100 000. Фактор времени – не единственный, но цена его измерялась шестизначной цифрой.