Борис Акунин - The Question. Самые странные вопросы обо всем

– Продолжайте, пожалуйста.

– Некоторые литературные критики называли его посредственным или даже плохим писателем. Не думаю, что подобные характеристики… они даются только потому, что эти люди основывают свое мнение на основе эстетических представлений, унаследованных из литературы XIX века. Творчество Солженицына нельзя оценивать исходя из этих представлений, так же как их нельзя оценивать исходя из наших эстетических стандартов. Потому что когда человек говорит об уничтожении, о ликвидации шестидесяти миллионов человек, нельзя говорить о литературе и о том, хорошая ли это литература или нет. В его случае литература поглощена тем, что он рассказывает.

Я этим вот что хочу сказать. Он писатель. Но он пишет не с целью создать некие новые эстетические ценности. Он использует литературу, стремясь к древней, первоначальной, ее цели – рассказать историю. И, делая это, он, по-моему, невольно раздвигает пространство и рамки литературы. С самого начала его писательского пути – настолько, насколько мы могли следить за последовательностью его публикаций, – наблюдается явный процесс размывания жанра.

Все началось с обычной новеллы, с «Одного дня…», да? Затем он перешел к более крупным вещам, к «Раковому корпусу», да? А потом к чему-то, что не роман, не хроника, а что-то среднее между ними – «В круге первом». И наконец, мы имеем этот «ГУЛАГ» – новый тип эпоса. Очень мрачного, если хотите, но это эпос.

Я думаю, что советская система получила своего Гомера в случае с Солженицыным. Я не знаю, что еще можно сказать, и забудьте о всяких там легендах, все это чушь собачья… О любом писателе».

А вот из интервью начала 1990-х:

«– Солженицын считает, что Россия выступает хранительницей определенных ценностей, преданных Западом.

– ‹…› Если поднести микрофон Солженицыну, он выложит тебе всю свою философию. Думаю, что это колоссальный моветон.

Дело писателя – создавать художественную литературу для развлечения общественности. Писатель может вторгаться в государственную политику только до той степени, до которой политика государства вторгается в сферу его профессиональной деятельности. Если государство начинает тебе диктовать, что ты должен писать, – можешь на него огрызнуться. Не исключено, что мое отношение к этой проблеме определяется тем, что я пишу стихи. Если бы я писал прозу, возможно, я рассуждал бы иначе. Не знаю. То, что говорит Солженицын, – монструозная бредятина. Как политик он полный нуль. Обычная демагогия, только минус изменен на плюс.

– Но у него очень глубокие корни в российских традициях.

– Осторожно с этими традициями. Им едва лишь 150 лет.

Согласен, что для Солженицына этого достаточно, однако…‹…›

– Я читал, кажется в «Литературной газете», статью, в которой тебя противопоставляют Солженицыну. Два Нобелевских лауреата пошли в противоположных направлениях. Солженицын пишет на прекрасном русском языке, а Бродский пишет по-английски.

– Во-первых, о Нобелевской премии… Думаю, ты знаешь, в какой степени она зависит от случайности. Так что из нее самой не так уж много вытекает. А уж если человек искренне считает, что ее заслужил, то это полная катастрофа. С другой стороны, я понимаю отношение к этой премии тех, кто пишет в «Литературной газете». Что касается языка Солженицына, могу сказать лишь одно: это не русский язык, а славянский. Впрочем, это старая история. Солженицын – прекрасный писатель. И как каждый знаменитый писатель, он слышал, что у такого писателя должен быть собственный стиль. Что выделяло его в 1960–70-х годах? Не язык, а фабула его произведений. Но когда он стал великим писателем, он понял, что ему должна быть присуща своя собственная литературная манера. У него ее не было, и он поставил задачу ее создать. Стал использовать словарь Даля. Хуже того, когда он писал «Красное колесо», он узнал, что уже был подобный писатель, Джон Дос-Пассос. Предполагаю, что Солженицын его никогда не читал – если и читал, то в переводах. Что сделал Солженицын. Позаимствовал у Дос Пассоса принцип «киноглаза». А чтобы кража не бросалась в глаза, стал излагать тексты, в которых он применял этот принцип, размером гекзаметра. Вот все, что я могу тебе сказать о языке Солженицына».

ПОЛИНА ЕРЕМЕНКО

Журналист

Объем стандартной ванной – 196 литров. Отсюда надо вычесть объем тела. Рассчитывается так: 1 кг равен примерно 1 л. Предположим, что среднестатистическая девушка весит 55 кг. Это значит, что вам потребуется 141 литр шампанского. Стандартный размер бутылки – 0,75 л. Значит, понадобится 188 бутылок. Можем округлить до 190 (тем более что, наверное, не все собирается погружать голову). Теперь нужно исходить из вашего бюджета.

Бюджетный вариант: ванна с «Абрау-Дюрсо» (в среднем 300 рублей за бутылку) – 57 000 рублей. Но его некорректно называть шампанским, потому что оно не из Шампани. Это игристое.

Роскошный вариант: ванна с шампанским «Кристаль» 2006 года (13 000 рублей за бутылку) – 2,47 млн рублей.

В магазине Simple wine цена за бутылку шампанского из Шампани начинается от 2490 рублей. Это значит, что дешевле, чем за 473 100 рублей, покупаться не получится.

И надо иметь в виду, что чем больше девушка, тем меньше нужно налить шампанского в ванну.

ДЖЕЙМС ПЕЙНТЕР

Специалист по вопросам питания, профессор Иллинойского университета

Вот если вы выпьете ванну шампанского, то да, вы либо сильно заболеете, либо умрете (зато перед смертью вам будет очень весело). Но если вы просто посидите в такой ванной, с вами ничего не случится. Может быть, алкоголь и проходит через кожу, но только чуть-чуть, у вас даже опьянеть не получится. Поэтому советую вам прихлебывать по чуть-чуть, пока лежите в ванной, для лучшего результата.

ВАЛЕНТИНА КУСКОВА

Руководитель международной Лаборатории прикладного сетевого анализа НИУ ВШЭ

Если вдуматься, то слово «теория» как раз и означает факт того, что мы не знаем точного ответа. Более интересным вопросом является другой – а действительно ли «рукопожатий» – шесть?

Научные исследования по этому вопросу активно проводились в 1950–1960 годах. Наибольшую известность получила диссертационная работа Майкла Гуревича из MIT, который посчитал, что все население США знакомо друг с другом через трех человек.

Психологи Стэнли Миллгрэм и Джеффри Треверс в своей работе показали, что среднее число «звеньев» равно 5,2. В 2007 году Лескович и Хорвитс проанализировали 30 миллиардов мгновенных сообщений среди 240 миллионов человек и нашли, что пользователей Microsoft Messenger разделяют так же примерно шесть звеньев.