Вячеслав Смирнов - Театры Тольятти. Том 2

Скажи мне, какие передачи ты смотришь, и я скажу, кто ты

Корр.: Была ли хоть раз негативная реакция зала на ваш спектакль?

Вартанов: Один-единственный раз за полтора года и тридцать показов был зал, который весь спектакль молчал от начала до конца, при том, что это было в момент, когда уже была пресса, телеэфир, и люди понимали, куда идут, то есть присутствовало меньше случайной публики. Естественно, мы почувствовали напряженную реакцию, я прямо сказал перед выходом: «Не надо идти на поклон». Из-за этого спектакль прошел ужасно, потому что никто не понимал, что происходит. И мы вышли на поклон, и никто не захлопал. Музычка играет, мы, как дебилы, выползли, постояли, повернулись и ушли. И люди даже не дождались, пока мы уйдем со сцены: начали вставать с кресел и уходить.

Корр.: А где это было?

Вартанов: В ТЕАТР. DОС, мы только в DОС и играем. На самом деле мы «Жрачку» не возили никуда и даже не знаем реакцию. Спектакль был только на польском фестивале «Знакомство с русской драматургией» в Гданьске, но там не было части оригинального состава, получился такой полужопый спектакль, извините за выражение. И здесь мы фактически впервые куда-то его вывезли из Москвы в Россию.

Корр.: Как возник спектакль?

Вартанов: На самом деле мы делали этот спектакль очень странно. То, что он имеет какой-то успех и уже полтора года идет – на это вообще никто не рассчитывал. Мы его сделали практически за несколько дней, маленькую такую безделушку, нам это было смешно, мы хотели свести счеты с собственным прошлым и с собственной работой на телевидении. И мы подбирали людей, которые, во-первых, были абсолютно свои, чтобы не надо было им долго объяснять, что к чему, и, во-вторых, людей, у которых был какой-то опыт работы, какое-то столкновение с телевидением.

Корр.: Что представляет собой спектакль?

Вартанов: Мы не пытаемся анализировать то, что мы показываем, поскольку мы показываем часть народа и играем самих себя, поэтому мы не можем в принципе отстраниться от этого, как-то на это посмотреть, сделать какой-то вывод. Это просто моментальные снимки реальности, во-первых, а во-вторых – неча на зеркало пенять, коли рожа крива, и нам самим очень приятно иногда наблюдать за тем, как часть зала плачет от смеха, а часть зала просто плачет, но уже не от смеха. И это очень интересно, потому что этот спектакль – он, как, собственно, и телевидение, некое отражение тех, кто его смотрит, потому что можно перефразировать: «Скажи мне, какие передачи ты смотришь, и я скажу, кто ты». Это тоже будет такое маленькое зеркало, и реакция каждого индивидуума на происходящее на сцене вполне предсказуема.

Корр.: Не было ли такой задумки – вступить в прямой конфликт со зрителем, чтобы не словом, произнесенным со сцены, а делом довести спектакль до полной документальности?

Вартанов: Это происходит только в начале и в конце, когда действие развивается непосредственно в телевизионной студии. Там есть момент хотя бы вербального контакта со зрителем. И потом, это все-таки театр, когда мы начинаем с абсолютно голой, пустой площадки, мы сознательно выбрали какую-то абсолютно минималистическую форму, когда из ничего на ваших глазах рождается какое-то зрелище. Строго говоря, наверное, при определенных погодных условиях мы можем сыграть этот спектакль даже на улице, то есть, пользуясь действительно тем, что есть под рукой. Все-таки это театр достаточно условный, мы заставляем вас верить в то, что это телевизионная студия, хотя здесь голая стена и пять стульев – таких же, на каких сидите вы, поэтому мы в немножко другой театр хотим поиграть, в настоящий.

Корр.: Как воспринимают создатели спектакля и актеры бурную, а порой и неадекватную реакцию публики?

Вартанов: Вы знаете, наши актеры ко всему готовы. Нас пугали возможной негативной реакцией тольяттинской публики, но это ничего: если кто-нибудь в нас кинет помидор, мы его кинем обратно. Единственное, чего мы боимся – это стекла: главное, чтобы публика не кидала в нас стеклянные бутылки, а так как бы ничего не страшно.

Корр.: Чем обусловлено то, что спектакль в основном играется на базе DОС? Это специфика самих спектаклей или просто обычные сложности, свойственные любому театру?

Вартанов: Мы создавали этот спектакль в определенных атмосферных и пространственных условиях. Нам там очень уютно, нам там очень хорошо. На большой сцене его играть все равно нельзя. Даже сегодня было очень сложно, когда мы чувствовали, что энергия немножко улетучивается, потому что здесь другая акустика, другой формы зал. Естественно, спектакль местами «просаживался» очень сильно, Это вопрос исполнительского комфорта и исполнительской адекватности. У нас еще более-менее мобильный спектакль, но вот другим DOCовским спектаклям может быть еще сложнее.

Корр.: К вам приходит публика, которая хочет посмотреть на скандал, или это какие-то театралы?

Вартанов: Публика очень разная, потому что, бывает, к нам ходит какой-то бомонд, какие-то артисты, какие-то депутаты. Например, очень лестно отзывался об этом спектакле Олег Иванович Янковский, то есть какие-то профессионалы его смотрят и получают от этого определенное удовольствие, и какие-то студенческие абсолютно люди, которых мы бесплатно сажаем на пол, потому что у них нет денег заплатить за билет. Бывает страшно, когда ты выходишь и видишь – на первом ряду сидит женщина лет шестидесяти, например (это неоднократно было – седые уже люди, какие-то педагоги из театральных вузов), и начинают дрожать коленки, потому что думаешь: вот как я, глядя в глаза этой женщине, скажу слово «б…» и так далее. Но большинство людей адекватно реагируют. И самое приятное, самое потрясающее – когда вот эти бабушки, эти седые старушки после спектакля подходят к тебе, начинают тебя обнимать, что-то говорить – вот это вот самый, выражаясь терминами нашего спектакля, п…ц, потому что на это мы никак не рассчитывали. Мы можем оценить какое-то удовольствие, которое получили профессионалы просто от другого стиля игры, или мы понимаем, что студенческая молодая аудитория просто ловит какую-то энергетическую нашу волну. Но когда зрелым, сложившимся людям, совершенно отстраненным от театра, это нравится и вызывает какие-то слезы, и они считают, что это что-то очень серьезное – вот это больше всего приятно.

Корр.: Как вы оцениваете свой спектакль?

Вартанов: Мне кажется, это очень простое и правдивое зрелище, тут все значит только то, чем является. Когда человек сидит на стуле и дрочит – это значит человек сидит на стуле и дрочит. Это любимый эпизод у критиков, которые пишут, что это метафора какого-то умственного онанизма. Это не метафора. И все остальные эпизоды (я привел просто такой наиболее вызывающий момент) – все значит только то, что вы видите. Здесь нет никаких подтекстов, никаких контекстов. Это контекст нашей сегодняшней жизни. Это очень простое зрелище на самом деле. Мы сознательно сделали спектакль про ток-шоу в формате этого ток-шоу. Мы не говорим, что это абсолютно объективная реальность, можно было сделать спектакль, точно так же собрав с диктофончиком материалы о каких-то разбитых судьбах, о трагических буднях, о слезах, о каких-то профессиональных взлетах и падениях. Мы выбрали именно эту сторону, потому что об этом никто раньше не рассказывал. И это скорее покажут по тому каналу, по которому идут такие передачи, чем по каналу «Культура». Мы не рефлексируем на эту тему, мы не делаем никаких выводов, мы не обобщаем и не рождаем вокруг этого сверхидею. И это вызывает очень часто негативную реакцию профессиональной критики: «Ну да, ну вы нам показали, что все – говно. Мы и так знаем, что все – говно». Хочется сказать этим людям: ни хера вы не знаете на самом деле. Ни хера вы не знаете, и не льстите себе. Вы узнаете об этом, только посмотрев наш продукт.