Наталья Гарбер - Как писать в XXI веке?

4. Как звучит «музыка стиха»?Мы уже, собственно, добрались до вопроса о звучании ваших шедевров. Прочтите его вслух. Красиво, певуче ли звучит ваша речь, дополняет ли звук смысл, не разрушает ли его? Не случились ли смешные недоработки речи, когда из-за смены ударения или близости слова читаются, как у Брюсова: «Мы ветераны, мучат нас раны»? Можно ли это спеть, прокричать, прошептать, сыграть на сцене, снять в виде мультфильма, превратить в музыку? И если да, то будет ли написанное вами слово достоверно — произнесенным, сыгранным, изображенным? Сохраняются ли цельность, смысл и красота при передаче вашей поэзии? И если нет — то что до-править, укрепить, усилить, чтобы вещь была настоящей поэзией, когда она звучит как «Я вас любил, любовь еще, быть может» — и никакие интерпретации не портят строгой «математики» ее строк и межстрочной «музыки» звуков и смыслов? И, кстати, кому все это было б интересно слушать и где? Это камерная вещь для домашнего чтения в дипломатическом семействе, поэтическая новелла для телевизионной эстрады, стихотворение для стадионного крика или поэма для прочтения в Концертном зале им. П.И. Чайковского? Как это надо бы читать: доверительно, с глазу на глаз, в разговорном жанре для компании, с трибуны с риторическими приемами — или только на сцене? Читатель, каков бы он ни был, эту интонацию поймает, и чем лучше вы выстроите вещь относительно ее звучания, тем больше у вас шансов «быть правильно услышанным».

5. Как ваша поэзия смотрится и читается на бумаге?Читатель слышит ваш текст во время прочтения, но все-таки и в XXI веке по-прежнему поэзию и прозу чаще «читают глазом». И как она выглядит, это имеет значение. В этой книге я несколько раз писала стихотворения в одну строку через отбивку «//». Так текст становится «потоковым», вводит в транс, а иногда почти становится прозой, но читатель может утерять рифму и ритм. Если в стихотворении есть внутренние рифмы, иногда его длинные строки бьются на более короткие — и вдруг читать его становится легче. Помните, как вы били стихи Тургенева в прозе на строчки, диктуя читателю ритм? Так, разбив каждую строчку стиха пополам, я однажды сделала ритмичную джазовую импровизацию из заунывной поэмы Анастасии Остапенко, участницы моих семинаров, — и вещь ожила без единого изменения в словах:

На диком одиноком пляже мок под дождем седой рояль…

Мне захотелось плакать даже, так стало мне рояля жаль.

Чтоб у него не мокли ножки и чтобы слезы не текли,

Связала я из строк сапожки — как островок сухой земли.

А теперь смотрите, что будет, если мы всего-то разобьем строки пополам:

Если вы не слышите это сразу — попробуйте подобрать музыку к словам первого и второго вариантов. Или попросить художника нарисовать иллюстрацию к каждой из версий стихотворения. И увидите разницу живописных или графических образов, о которых мы еще поговорим в следующей главе. А пока давайте завершим «рондо» этой главы темой жизни и смерти поэта — ибо «слуга стихий» поэзии высекает свои творческие искры из горних миров, неизбежно выпадая из «нормальной» социальной жизни. Я дам эту тему словами самих трагически живших и умерших поэтов — без комментариев, как во время минуты тишины. В числе этих строк будет один автор, не являющийся писателем. Это танцовщица фламенко, испанская цыганка, живущая в России, — Лена Эрнандес. У нее я когда-то училась этому танцу, чья главная тема — «любовь и смерть», — танцуется с полной страстью тела жизни и неизменной готовностью этого тела к смерти. Это, я думаю, и есть истинное состояние поэзии на земле. Иначе — не происходит, не звучит, не пишется, не обретается.

— Я тебя прошу, — сказал я ей, — образумься. Послушай! Все прошлое позабыто. А между тем ты же знаешь, это ты меня погубила; ради тебя я стал вором и убийцей. Кармен! Моя Кармен! Дай мне спасти тебя и самому спастись с тобой.

— Хосе, — отвечала она, — ты требуешь от меня невозможного. Я тебя больше не люблю; а ты меня еще любишь и поэтому хочешь убить меня. Я бы могла опять солгать тебе; но мне лень это делать. Между нами все кончено. Как мой муж, ты вправе убить свою жену; но Кармен будет всегда свободна. Цыганкой она родилась и цыганкой умрет.

Пока ты поэт, тебе гибели в стихии нет, ибо все возвращает тебя в стихию стихий: слово.

Пока ты поэт, тебе гибели в стихии нет, ибо не гибель, а возвращение в лоно.

Гибель поэта — отрешение от стихий. Проще сразу перерезать себе жилы.

Когда я тринадцати лет спросила одного старого революционера: — Можно ли быть поэтом и быть в партии? — он не задумывасъ ответил: — Нет.

Так и я отвечу: — Нет.

…

Политический заказ поэту не есть заказ времени, заказывающего без посредников. Заказ не современности, а злободневности. Злобе вчерашнего дня и обязаны мы смертью Есенина.

Есенин погиб, потому что забыл, что он сам такой же посредник, глашатай, вожатый времени — по крайней мере настолько же сам свое время, как и те, кому во имя и от имени времени дал себя сбить и загубить.

— то есть самый нерв творчества.

…

Владимир Маяковский, двенадцать лет подряд верой и правдой, душой и телом служивший —

Всю свою звонкую силу поэта //Я тебе отдаю, атакующий класс! кончил сильнее, чем лирическим стихотворением — лирическим выстрелом. Двенадцать лет подряд человек Маяковский убивал в себе Маяковского-поэта, на тринадцатый поэт встал и человека убил.