Пессель М. Заскар. Забытое княжество на окраине Гималаев

Боль потихоньку отступила, а к тому же начало греть солнце — день обещал выдаться чудесным. В глубине долины сине-молочный Заскар сливался с серыми водами своего главного притока. Оба потока разноцветными лентами тянулись среди лунного пейзажа в окружении гор. Сколь же прекрасна здешняя природа! Словно орлы, угнездившиеся на узеньком карнизе, мы любовались этой красотой. Нордруп, взволнованный не меньше меня, воскликнул: «Как я счастлив!» Счастье, радость и красота — синонимы в гималайском мире, где знают, что без умения ценить прекрасное человек не может быть счастлив.

Тропа, выбитая в красной породе, несомненно богатой железом, продолжала идти вверх по обрыву. Мы добирались до монастыря целых два часа, с трудом продираясь сквозь каменные завалы и спотыкаясь о булыжники, которые срывались в ущелье… Я молил небо спасти меня от падения вслед за ними.

Было всего девять часов утра, но лучи солнца стали уже жгучими, поэтому я с облегчением вздохнул, когда заметил ручей, пересекавший тропу. Утолив жажду, мы с наслаждением окунули головы в ледяную воду. На солнце и в сухом воздухе волосы высохли за несколько минут. Затем я решил постирать носки — это следовало сделать давным-давно. Но носки не желали сохнуть, поэтому ботинки пришлось надеть на босу ногу.

В столь странном облачении я и попал в монастырь Пхуктал. Подход к монастырю обозначен двенадцатью чхортенами, возведенными на изъеденном эрозией почти отвесном склоне, который поднимается на двести семьдесят метров над рекой Заскар. А посредине склона висит самый удивительный из виденных мной монастырей — каскад белых строений, либо приклеившихся к откосу, либо выступающих наружу из гигантской темной пещеры. Эта пещера и дала название монастырю, поскольку пхук означает «грот». Чтобы войти в монастырь, следовало подняться по вертикальной стене, к которой крепилось несколько лестниц.

Пока мы карабкались к этому «осиному гнезду», я слышал громкую религиозную музыку — это играли монахи. Мы пришли в Пхуктал в период, когда все монахи готовились к чтению ста восьми священных томов «Ганджура». Они сидели на террасе одной из кумирен прямо над пропастью. Своды пещеры были [167] метрах в двадцати над их головами. Монахи заметили нашу группу. Один из них по лестницам вывел нас на террасу. Нашу группу обступило человек тридцать монахов, каждый из которых держал листки священного писания, от чтения которого мы их оторвали. Они с удивлением разглядывали меня, и я чувствовал себя неловко из-за голых ног и засаленной одежды.

Нордруп быстро объяснил им, что я — «ученый, исходивший Гималаи вдоль и поперек». Робко согласившись с этим комплиментом, я сказал, что потрясен красотой их монастыря, а сам торопливо пытался спрятать мокрые носки, которые, как назло, не хотели лезть в карман.

На памяти монахов я был пятым европейцем, посетившим Пхуктал.

Дюжина монахов в красных одеяниях повела нас в глубь пещеры к небольшой лестнице, оканчивающейся у священного источника. В темноте я едва различал свод пещеры, который завершался большой аркой у края пропасти. Пропорции этой природной пещеры столь совершенны, что она кажется делом рук человека. Сверху доносились пронзительные крики летучих мышей и воркование птиц. Перед входом летала пара галок с черным оперением и желтыми клювами. В глубине пещеры пряталось несколько маленьких зданий, похожих на склады. Раньше здесь, наверное, размещались кельи монахов, а теперь их приспособили для хозяйственных нужд. Запасы дров были сложены у источника. В передней части пещеры находились большой молитвенный зал и трехэтажная кумирня, а затем до самого края пропасти расстилалась терраса. Она была как бы сердцем монастыря.

Меж двух зданий высился четырехметровый древний чхортен, на который наложили столько слоев краски, что он стал походить на природный сталагмит, из которого, наверное, и появился. Такие чхортены, «изваянные рукой бога», то есть сталагмиты, в Гималаях встречаются очень часто.

Запах плесени и крики птиц создавали в гроте странную атмосферу. Монахи уселись в позе лотоса на краю пропасти и возобновили чтение священных изречений.

Я не решался завести разговор с монахами о древних документах, ради которых явился, и попросил встречи с настоятелем. Меня представили его заместителю, старому угрюмому монаху с резкими манерами. Нордруп посоветовал мне вначале не упоминать о манускриптах. «Всему свое время», — сказал он и добавил, что куда важнее поесть. Зная зверский аппетит Нордрупа, я поплелся вслед за ним на кухню.

Она была высечена в скале на том же уровне, что и терраса. Низко пригнувшись (череп у меня еще ныл), я проник в закопченное «логово» волшебника — круглую пещеру с большим отверстием в своде, через которое лениво утекали клубы дыма, освещенные солнечными лучами. Справа громоздилось нечто вроде сложенной из камня печи высотой один метр и шириной шесть метров. На ней стояли сосуды самых разных размеров, начиная с крохотных разукрашенных чайничков до огромных котлов, где можно было запросто сварить пару человек.

Громадный багроволицый монах усадил нас в углу прямо на землю и поставил перед нами невысокий столик. Сидя так низко, я мог рассмотреть всю кухню, поскольку не мешал дым. [169] Полдюжины монахов занимались самыми различными делами. В противоположном углу один из них ковырялся пальцами в огромных кусках масла и извлекал из них шерсть яков! Другой стоял перед огнем и бросал в него охапки веток, которые взрывались оранжевым пламенем. Человек, усадивший нас в углу, был шеф-поваром, одним из влиятельнейших лиц в монастыре. Он уселся рядом с нами и принялся расспрашивать, откуда я, попутно подшучивая над моим обликом и одеянием. Он мне напомнил шеф-повара большого монастыря Хемис в Ладакхе, с которым я провел два дождливых дня; властвуя у своей столь же огромной плиты, он подгонял десятка два поварят и, не скупясь, наносил удары огромным медным черпаком по их бритым головам. Кухни монастырей — это места, где языки развязываются с легкостью. Приготовление чая в Пхуктале начиналось с того, что в котле кипятили воду с чайными листьями, затем черпаком разливали навар по чашкам. После этого в огромный цилиндр-шприц накладывали масло и с помощью поршня мешали его с чаем, добавляя тут же соль. Один из монахов с усердием орудовал деревянным поршнем, чтобы хорошо перемешать ингредиенты. Затем чай (а вернее, суп) сливался в огромный чан, чтобы он оставался горячим до прихода монахов. Заскарцы, как и все тибетцы, могут выпить до пятидесяти чашек чая с маслом за день, а поскольку в Пхуктале живет сорок пять монахов, можно себе представить, сколько напитка заваривают каждые сутки. Кроме того, чай служит не только для питья, с его помощью замачивают цзамбу. Если судить по крепкому здоровью монахов, масло, соль, ячмень в зернах, вода и таннин чая являются великолепными питательными продуктами.