Пессель М. Заскар. Забытое княжество на окраине Гималаев

Заходящее солнце залило вершины золотом, а мы снова полезли вверх, темно-серебристая лента осталась внизу в глубоком ущелье. Несколько поворотов, и мы оказались на перевале, где я с удивлением увидел три белых чхортена. Выше них торчала дюжина зданий — монастырь Муне. С перевала, к югу, открывался вид на хаотичное нагромождение гор, обрамленных с обеих сторон теряющимися в бесконечности высоченными пиками. Только теперь до меня дошло, сколь безумен был мой замысел: чтобы выйти в Центральную Индию, следовало пересечь все эти горы.

С наступлением сумерек на перевале поднялся сильнейший ветер. Из-за своих лошадей Лобсанг и Нордруп решили остановиться на ночь здесь, под прикрытием чхортенов. Я разбил палатку у подножия одного из них. Но, несмотря на прикрытие, полотнище ее остервенело билось на ветру. Я достал фонарь и блокнот и, забравшись в палатку, записывал все увиденное. Снаружи доносились шутки и смех. Не теряя доброго расположения духа, Нордруп с Лобсангом подшучивали над навестившими нас монахами, посылая одного за водой, второго за сушняком, третьего за кизяком. Я попросил молоденького монаха сходить в монастырь за араком в обмен на несколько аптечных таблеток — у одного монаха нещадно болели зубы, другой мучился желудком, третьего доконала мигрень. Раздача медикаментов привлекла множество монахов из монастыря, откуда доносился приглушенный гром барабанов и перезвон колоколов.

День оказался долгим, и Падам давно стал воспоминанием. Сидя в темноте, я лениво ковырял вилкой в кастрюле со слипшимся рисом. Я слишком устал, чтобы ощущать голод, а арак, как и рис, оказался отвратительным. С тоской вспоминал о талантах Калаи, моего непальского повара, который превратил мои походы в подлинные гастрономические турне. С этой точки зрения, Заскар был настоящим провалом. К счастью, Лобсанг и Нордруп своими шутками разгоняли дурное настроение, навеянное едой.

Когда с первыми лучами солнца я вылез из палатки, стоял пронизывающий холод. Пока Лобсанг искал ушедших в горы лошадей, я наблюдал, как солнце потихоньку высвечивало невероятный пейзаж — словно по гигантской сцене бежал широкий луч прожектора. Как только он коснулся белых зданий монастыря, по долине разнеслось жалобное эхо: тягучие всхлипывания [162] духового инструмента — тибетской трубы пронеслись над долиной, как необычный стон гор.

Я с интересом осмотрел монастырь. Его две кумирни-близнеца были вписаны в большое здание, что указывало на очень древнее происхождение. Два монаха красили окна с внешней стороны. Я надеялся, что они не тронут весьма поврежденные, но чудесные фрески кумирен. Объясняя, что монастырь Муне принадлежит секте гелукпа, старый монах привел меня внутрь, где я едва сумел отвертеться от соленого чая.

После Муне тропа пошла над карнизом, где ютились дома крохотной деревни. Ячменные поля орошались из нескольких небольших водоемов, где за ночь собиралось достаточное количество воды. Через несколько километров мы прошли перевал, за которым, к моему удивлению, расстилалась равнина. Ее перерезал поток, несущийся с гор справа и впадавший в реку Заскар. На краю равнины, буквально прислонившись к скалистому отрогу, лежала деревня Рару. Наша тропа обогнула деревню и прошла под развалинами крепости. Отсюда уходила тропка на юго-запад в направлении перевала Поат, лежащего на высоте пяти тысяч семисот метров над уровнем моря и ведущего в ущелье реки Чинаб.

Из-за изолированного положения провинция Лунак была относительно независимой. В провинции жило несколько лумпо (знатных семейств), которые решали местные дела без консультации с князем Падама. Одно из таких знатных семейств, Тетха, владело знаменитыми «Заскарскими хрониками», о которых я уже не раз упоминал. Это была копия части манускрипта-оригинала, хранившегося в монастыре Пхуктал. Я хотел посетить указанный монастырь в надежде отыскать рукопись. К сожалению, мне это не удалось, поскольку лумпо Тетха отсутствовал — он в это время наблюдал за строительством дороги через Пенси-Ла.

После Рару тропа пошла вверх по обрыву, нависшему над Заскаром. Мы осторожно карабкались по горной тропе, повороты которой были столь круты, что морды пони часто нависали над пропастью. Иногда мы их придерживали за хвосты, чтобы они не теряли равновесия. Далеко внизу я различил хрупкий мост, переброшенный через ущелье, и порадовался, что не надо идти по нему.

Тропа была столь опасной, что меня охватило сомнение в разумности нашего плана. Сесть на пони было совершенно невозможно, и Нордруп с необычной робостью осведомился, нельзя ли бросить лошадей и часть снаряжения здесь. Я шутливо возразил, что эта тропа — детская забава по сравнению с бутанскими тропами, но позднее, когда нам пришлось пересекать несколько почти вертикальных завалов, понял, что бессовестно солгал. Каждый шаг вызывал лавину. Чтобы не скатиться вниз по склону, я бегом пересекал самые опасные места. Лошадей мы переводили поочередно одну за другой. Лобсанг держал их за уздечку, а Нордруп — за хвост. Они скакали по склону в облаке пыли и [163] падающих камней. Остановиться или споткнуться означало соскользнуть вниз и найти трагический конец в водах реки. Именно здесь, по словам Нордрупа, недавно погибла лошадь.

Несколько километров тропа с трудом цеплялась за горный откос. Но я успел полюбоваться деревней Итчар по ту сторону реки. Ее дома, словно соты, висели на скале у подножия большого горного пика. В Итчаре, как и в Карше, по словам Лобсанга, имелся древний чхортен, возведенный в XII веке Ринченом Дзампо. Вскоре мы вышли к подвесному мосту, который вел к деревне. Из-за усталости и отсутствия времени мы не стали переходить по мосту и ограничились осмотром деревни издали.

В полдень сделали привал на склоне и перекусили, не сходя с тропы, а наши бедные лошади ползали, словно мухи, по откосу, поедая цветы и траву, растущие близ источника. Вокруг росло несколько видов кустарника и даже тутовое деревце. На некоторых кустах висели съедобные оранжевые ягоды, кисловатые на вкус и размером с нашу смородину. Из ветвей этого кустарника плетут тросы для подвесных мостов.

Во время завтрака нас потревожил караван ослов, которых вели мальчуган и живописный старик, во время разговора с нами не спускавший с меня удивленного взгляда. Мы спросили его, не пересекал ли он Шинго-Ла, старик ответил, что живет в деревне, расположенной под самым перевалом, и добавил, что в последнее время там никто не ходил и что лучше идти в район Рипчу через перевал Пхилтсе, а затем в Лахуль через перевал Баралапча. Нордруп, похоже, соглашался с ним, но у нас не было разрешения идти через перевал Баралапча, считающийся стратегической зоной. В конце концов я сказал: «Посмотрим», поскольку Нордрупу и Лобсангу явно не хотелось идти через Шинго-Ла.