Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 3

Солнцем победы, сиянием успеха пронизан один из лучших холстов советской живописи, созданный Грековым в 1934 году: «Трубачи Первой Конной Армии».

Есть мгновения в жизни, когда весь ужас, вся накипь суровых будней будто исчезают, и вот настает миг, в котором, как в радуге, отражены пафос времени, его удача, восторг, восхищение подвигом друзей и, наконец, атмосфера праздника, который еще не обозначен в календаре.

Таковы «Трубачи».

Взгляните на этих белых, трепещущих от музыки коней, на багровое живое знамя, на плывущие в солнечной кипени облака, неистово орущего что-то командира и самих героев-трубачей, и вы забудете все: ваш возраст, хвори, досады, — вас охватит ребячий восторг, и вам захочется бежать, бежать вприпрыжку за этими бравыми молодцами.

Греков не только создал великолепную галерею картин. Он оставил после себя школу советских художников-баталистов. Ему не суждено было осуществить свою мечту — панораму «Перекоп», но он поистине стал духовным отцом и учителем десятков наших живописцев, создавших многочисленные батальные панорамы и диорамы.

Недаром его имя носит Студия военных художников.

Познакомимся с несколькими полотнами грековцев.

Петр Кривоногов. «Комиссар».

Этот холст залит багровым светом пожарища. Руины крепости. Пал последний форт. Алые сполохи, дым. В свете вражеских автомобильных фар, словно из мрамора, не дрогнувший герой. Прямо глядит он в лицо смерти. Изломаны зловещие тени нацистов на битом щебне. Они чуют: таких людей победить невозможно.

Борис Неменский. «Сестры наши».

Ночь. Стихли раненые. Миг отдыха. В мерцающем свете коптилки — девушка в белом халате. Медсестра. Она задумалась. Что ей грезится? Родной дом, мать… Ее подругу сморил тревожный сон. Рядом ухают орудия. Фронт…

Марат Самсонов. «По военным дорогам».

Суровая правда войны. Тяжелые раздумья. Момент горький. Без прикрас. Страшное лицо героических будней. Все бывало…

Вы видите фрагмент знаменитой картины грековца Петра Кривоногова «Победа».

Слова здесь не слышны. Громовое «ура!» сотрясает павший рейхстаг. Гремят последние залпы салюта. Желанный мир наступил!

А. Дейнека. Фотопортрет

Май 1912 года.

Широко льются над рекой звонкие русские песни. По синей глади Тускори неспешно плывут белые облака и лодки с празднично одетыми людьми.

Маевка. Подальше от города, от злых глаз.

На крутом берегу суетятся мальчишки, они спешат спустить свою лодку. Им не терпится скорее догнать взрослых и тоже петь песни и праздновать Май.

Среди ребят — вихрастый Саша Дейнека в белой косоворотке, подпоясанной тонким ремешком.

Из-под русой пряди волос на мир глядят острые светлые глаза будущего художника.

Эти глаза многое зорко увидят и помогут мастеру рассказать людям в своих картинах о веке революции и войн. Веке, вместившем в себя столько радости и горя, ненависти и любви!

Судьба уготовит Александру нелегкую стезю живописца — профессию, приносящую часто больше тревог и забот, нежели лавров.

Ему будет суждено одному из первых русских художников почувствовать и понять новь Октября. И не только почувствовать пульс времени, но и отразить его ритм в полотнах небывалых — простых и суровых.

Но это все предстоит.

Сегодня в Курске весна. В маленьком домике, стоящем на высоком берегу Тускори, где родился Саша Дейнека, в саду цветет черемуха и поют соловьи.

Мигает керосиновая лампа, уютно тикают ходики, скрипит сверчок.

В доме спят.

Не спит только Александр. Он рисует. Из-под острого карандаша на бумаге появляются и река Тускорь, и плывущие лодки, и озорные мальчишки в туче брызг.

Все как в жизни.

Но юный художник чем-то недоволен. Он начинает новый рисунок. Ночной ветер задувает огонь, лампа коптит. Ветер срывает со стола легкие листки. Под утро любящие руки матери разбудят парнишку, задремавшего над рисунками.

Долго потом мать будет глядеть на наброски сына. Ее лицо задумчиво.

Странный ее Сашка!

Вроде мальчик как мальчик. И драчун, и заводила, и хорошо учится в школе. Но что-то в нем заставляет ее тревожиться. Бывает, вдруг она будто увидит другого сына — незнакомого, строгого, почти чужого.

Светает.

Ветер колышет занавески, приносит аромат черемухи. На улице тихо. Гаснут звезды. И лишь где-то вдали, за рекой, вздыхает и жалуется гармонь.

Пора собирать мужа на работу. Марфа Никитична ставит самовар, разжигает печь.

Саша любит приходить к отцу на работу. Александр Филаретович встречал его, коренастый, копченый.

Крепко хлопал сына по спине и говорил:

«Учись, Сашка!»

Друзья отца, такие же железнодорожники, как он, скалили зубы, смеялись. Но Александр не обижался.

Он учился у них жить.

Гремели составы, звякали буфера, надсадно кричали паровозы. Пахло мазутом, углем и тем особым, колдовским запахом, который рождает дорога.

Мальчик провожал сверкающие поезда и мечтал о далеких городах, обозначенных на белых эмалевых табличках вагонов.

Думал ли он, что ему доведется объехать Россию, Европу, Америку?

Стонут рельсы. Лязгают колеса на стыках, пронзительно визжат тормоза. Саша прислушивается к голосам стали и железа. Он рано привык чутко слушать, зорко видеть, а главное, сердцем, душой ощущать состояние, обстановку, время. Его влекли строгие ритмы металлических конструкций, тонкие, рейсфедер-ные паутины проводов, тяжелые корпуса паровозов.

Ночной пейзаж.

Каких только людей не встретишь на перроне!

До чего они не похожи друг на друга!

Вот проходит состав на фронт- Из вагонов высыпают солдаты. Пахнет махоркой, сапогами. Гремят котелки. Шум и гам.

Или курьерский. «Чистая публика», невзирая ни на что, едет отдыхать на юг. Носильщики снуют. Степенно выходит начальник станции. Около спальных вагонов обязательно генерал, изящные дамы. Еле слышный запах духов. Невнятный говор.

Другой мир…

Сколько поездов — столько разных людей со своими заботами, со своим единственным обликом, силуэтом, походкой!

Перед глазами юноши мелькали теплушки, набитые мешочниками, и санитарные поезда.

Позже он увидит платформы с тачанками и ржущими конями, бронепоезда в ярких лозунгах.

Сам двадцатый век, громыхая и набирая скорость, проносился перед Александром Дейнекой.

И он пытливо запоминал, примечал заметы времени.

Спустя много лет он будет с благодарностью вспоминать эту школу и своих учителей — машинистов, сцепщиков, мастеров, — веселых, порою грубоватых. Он на всю жизнь научится ценить руки, строящие дома, заставляющие бежать поезда, летать самолеты. Он навсегда полюбит труд.