Евгений Козлов - Театр трагедий. Три пьесы

Атрокс приросший к отведенному ему месту, не осмеливался двинуться, безмолвно созерцал окружение, пока хозяин лавки подыскивал то утешение, способное помочь ему, либо погубить, в зависимости от применения. Этого утверждения юноша пока что не знал, но ощущал на не материальном уровне. Как описано ранее, вид его чересчур страшен, для времени, общества и мира в целом, закрывая почти полностью свою внешность, он как бы отвергает свое присутствие, воздействие. Исключительность в нем присутствует, но выражена она нестандартными средствами, поэтому чаще всего обречена на негативный окрас, метку и отношение порицания или отсутствие всякого внимания. Ограждение от контактов, отречение от данностей, желание исправить непоправимое, как идеология, из-за длительного терпения, подвигло на последние выплески надежды на перемену, которая невозможна в принципе. Если мы будем рассуждать так и впредь, то, вращаясь по спирали, из точки вширь и обратно, поступим бессмысленно. Поэтому есть иной метод познания, через зрение сердца. Метод заключается в роли зрителя, становящегося единым целым с тем предметом сопереживания, вызывающего неподдельный интерес. Впрочем, так опасней, однако куда точней. Анализировать или чувствовать, выбирать вам, моя же задача подробно, насколько позволяет воображение или отражение реальности, описать, поведать об одной истории, она начата, а значит, далее следует продолжение.

Чувствуя неопознанность происходящего, беспринципность доказательств собственного неблагополучия мыслей, что, будучи душевнобольными, вторили единые выражения ради значения любых событий, действий и помыслов, безукоризненно изображая иронию с задатками отстраненности, так наилучшим образом характеризуется основа всех чувств, корень их, безусловно, стремление к преображению. В чем именно заключается обреченность, ответит специалист в области внутренней устроенности, то есть знание, ведь ведая, становишься сведущим, знание уродливости, направит по двум разным путям, впрочем, как бы они не сопровождались линейностью, ничего не меняют, итог опустошение или смирение. Не поддавшись на уговоры ни того ни другого призрачного окончания любых переживаний, вскоре он смягчат сотрясания души, а неопределенность в свою очередь движет его и в то же время замедляет. Знание есть сила, также и слабость, немудрено, оступиться куда больней, когда видишь ту пропасть, и что в ней ожидает, но понимаешь, с чем предстоит и нужно бороться, думаешь, каким способом удастся бездну обойти. В основном чувства Атрокса однозначны, период слишком мал, для бурного всплеска эмоций, давным-давно разучившись выражать их, он подобен человеческой мысли, молниеносной, познавательной, разрушительной и забывчивой. Скрыты немыслимые по масштабам ветви преобразований, новообразований, подобны венам, соединены, в равной степени ответвляются, кои питают, наполняют жизнью сердце, реагируя на каждое мановение окружающего мира. Исходящее от сердца всегда подразумевает искренность, истинность, неповторимость аллюзий или иллюзий во благо, целостность морали, как врожденное ощущение правильности, усугубляет перечисленное чрезмерное искушение и забвение последствий. Именно оно привело его в лавку “Чудесных кошмаров”, вспыхнув однажды идеей, трудно отвертеться от маниакальности.

Антиквариат некогда добросовестно собранный со всех концов света, мирно покоился под тяжестью, пеленой пыли, их создатели, должно быть, чувствуют победу над временем, видя медленно угасание своих творений. Немыслимое количество труда и сил, с умыслом потрачены в узоры собственных замыслов, отныне воплощены, обречены, прокляты на нетление, не имеют возможности уйти вслед за скульптором, не могут соединиться вместе творец и творение, от того вещи давят унынием и определенностью. Некоторые улыбаются зрителям, согревают, но как только остаются в одиночестве, то не скрыть им печали. Безжизненно лежали атрибуты роскоши, артефакты древности, осколки прошлого, должны привлечь, но отдаляют, восхитить, но укрощают. Холодно взирают статуи, вазы жаждут цветов, украшения мечтают о женской ручке и шейке. Бесполезны одним словом, нет им применения. Комната, заполненная доверху тенями минувших дней, мало освещена, но светла. Вы видели когда-нибудь серо-голубые струйки света исходящие из окон, поделенных на части, столпы разделяют небосвод и растворяются, будто в ином мире. Фантасмагория, или другим словом, запредельное витало повсюду. Воздух привычный, даже банальный, кажется сосредоточением природной магии или эфирных масел, по свойствам ладана проникает в тело, приготавливая к принятию даров. Также Атрокс готовился, самим окружением и обстановкой вовлекался в сложнейшее испытание. Однако не всем даруется столько времени перед выбором, судьбоносным и столь значимым. Несколько минут, ровно столько вы читали предыдущее описание. В большинстве же случаев даются доли секунды. Происходящее в это время, отрезок времени сравни атому, охарактеризовать весьма затруднительно. И может быть, поэтому растянуты некоторые сцены в драматических произведениях. Нам же необходимо уловить, заметить тонкие паутинки чувств, главное не запутаться в них, держась на расстоянии рассматривать, как солнце переливается светом на незримых нитях.

“Как сумрачно вокруг, тревожит душу чувственный недуг”, атмосфера возвышенного и низменного перемешаны, не распознать где яркое, где бледное, пока человек не вмешается, в который раз доказав свое первородство. Как написано первые станут последними, а последние первыми. Ищущий обогащения богатый купец разорится, обладающий талантами высвободит и умножит или закопает, имеющий дар будет дарить или продавать. Вывод один – много званых, но мало избранных. Из священного писания со всей полнотой раскрывается эссенция выбора. Знание этого есть первый шаг, вторыми должны стать дела, которые будут во благо, или во зло. Труден путь людской, легче всего слава, ведь создаваема не нами, одобряет или презирает тех, кто делал то, что должен был, следуя за предназначением своим. Для всего есть место, но есть ли место для всего? Каково Атрокса, в начале ответить трудно, так попробуем в конце.

Прокрутим время вперед. После недолгого отлучения, хозяин лавки вернулся, держа в деснице матерчатый сверток. Пламя в чаше, почуяв его приближение, вспыхнуло ярче, в непроницаемых глазах существа заиграла интрига, лицемерие и насмешка, с повадками наглеца и с темпераментом искусителя. Он наполовину скрылся, как тогда за стойкой, где по обыкновению происходит обмен, каковы ноги его не различить, лишь багровый фрак, черная рубашка с вульгарной бабочкой на шее подобной петле. Юноша невольно дрогнул, закрались мириады сомнений по поводу происхождения хозяина лавки, уж слишком странен, но пока не лжив, принеся обещанное, тот стремится деликатно предложить. Они словно на дуэли взирают друг на друга, осмеливаются прочесть мысли. Но не читаемы они. Безмолвно он разворачивает ткань, драпировка падает на пол, медленно, вальяжно. И что же было сокрыто, что это. В руке оказалась фарфоровая белая маска, из разрезов для зрения видны черные подтеки, дорожки проделанные слезами, или то была пролитая краска, неизвестно. Атрокс ожидал увидеть нечто вовсе иное. Однако неведомая сила потянула сущность его к тому предмету маскарада, вот что он так долго искал, оно на расстоянии нескольких метров, или меньше, не замечая того приблизился так близко, насколько возможно. Разглядывает диковинную вещицу. В чем необычность? Что прельстило его? То же самое что и прародителей, простое, знакомое, обычное, и запретное, последнее обстоятельство и придает исключительность. Мы больше желаем то, что по той или иной причине, скорее всего нам не приобрести, можно остыть, возжелать до потери ума. Разрешается стоять рядом даже прикасаться, но не вкушать. Пока что только видимый предмет, значение которого пока в тайне, недолго ей придется нести гордо бремя свое, как бы ни был тяжек путь, всегда следует продолжение. Здесь начинается вторая сцена, с того как владелец чуда, скривив уста в улыбке, произнес данность сию.