Анжелика Королькова - Словарь афоризмов русских писателей

Нельзя людей освобождать к наружной жизни больше, чем они освобождаются внутри. Как ни странно, но опыт показывает, что народам легче выносить насильственное бремя рабства, чем дар излишней свободы.

Нельзя остановить ум и сказать ему: дальше не исследуй…

Несчастья приносят ужасную пользу: они поднимают душу, возвышают нас в собственных глазах.

Нет злейшего страдания, как ничего не делать.

Нет мысли, которую нельзя было бы высказать просто и ясно… Буало прав: все, что хорошо продумано, выражается ясно, и слова для выражения приходят легко.

Нет народа, вошедшего в историю, который можно было бы считать стадом животных, как нет народа, заслуживающего именоваться сонмом избранных.

Ни знание, ни мышление никогда не начинаются с полной истины — она их цель; мышление было бы не нужно, если бы были готовые истины, их нет; но развитие истины составляет ее организм, без которого она недействительна.

Ни слез о потере, ни слез ревности вытереть нельзя и не должно, но можно и должно достигнуть, чтоб они лились человечески и чтоб в них равно не было ни монашеского яда, ни дикости зверя, ни вопля уязвленного собственника.

Никакая отрасль знаний не приучает так ума к твердому, положительному шагу, к смирению перед истиной, к добросовестному труду и, что еще важнее, к добросовестному приятию последствий такими, какими они выйдут, как изучение природы…

Ничего не делается само собой, без усилий воли, без жертв и труда. Воля людская, воля одного твердого человека страшно велика.

Ничто в свете не очищает, не облагораживает так отроческий возраст, не хранит его, как сильно возбужденный общественный интерес.

Ничто на свете не поддерживает так сильно людей в искаженном понимании, как наш условный и до крайности неверный язык… мы словами своими мешаем понимать просто и ясно свою же мысль…

Ничто не может быть страшнее, когда в человеке виден горизонт.

Новое надобно созидать в поте лица, а старое само продолжает существовать и твердо держится на костылях привычки. Новое надобно исследовать; оно требует внутренней работы, пожертвований; старое принимается без анализа, оно готово — великое право в глазах людей; на новое смотрят с недоверием, потому что черты его юны, а к дряхлым чертам старого так привыкли, что они кажутся вечными.

Одна из главных потребностей нашего времени — обобщение истинных, дельных сведений об естествознании.

Опыт и умозрение — две необходимые, истинные, действительные степени одного и того же знания.

Победа над собой возможна и действительна, когда есть борьба; рост духа труден, как рост тела.

Под влиянием мещанства все переменилось. Рыцарская честь заменилась бухгалтерскою честностью, изящные нравы — нравами чинными, вежливость — чопорностью, гордость — обидчивостью.

Подразумеваемое слово сильно под своим флером и всегда прозрачно для того, кто хочет понимать. Обузданная мысль заключает в себе больше смысла, — в ней видно раздражение; говорить так, чтоб мысль была ясна, но чтобы слова сами приходили к читателю, это — лучший способ убеждать.

Полнее сознавая прошедшее, мы уясняем современное; глубже опускаясь в смысл былого, раскрываем смысл будущего; глядя назад, шагаем вперед.

Полного счастья нет, полное счастье покойно, как море во время летней тишины.

Посредственность до того ненавидит все высшее, что для нее торжество — всякое падение…

Предрассудки — великая цепь, удерживающая человека в определенном, ограниченном кружку окостенелых понятий; ухо к ним привыкло, глаз присмотрелся, и нелепость, пользуясь правами давности, становится общепринятой истиной.

Призвание мышления в том и состоит, чтобы развивать вечное из временного!

Природа — царство видимого закона; она не дает себя насиловать; она представляет улики и возражения, которые отрицать невозможно: их глаз видит и ухо слышит.

Природу остановить нельзя: она — процесс, она — течение, перелив, движение, она уйдет между пальцами.

Проповедовать с амвона, увлекать с трибуны, учить с кафедры гораздо легче, чем воспитывать одного ребенка.

Прошедшее не корректурный лист, а нож гильотины: после его падения многое не срастается и не все можно поправить. Оно остается, как отлитое в металле, подобное, измененное, темное, как бронза.

Пустые ответы убивают справедливые вопросы и отводят ум от дела.

Разврат, какой бы ни был, истощает душу, оставляет крупинки яда, которые всегда будут действовать.

Разумеется, люди — эгоисты, потому что они лица; как же быть самим собою, не имея резкого сознания своей личности? Мы эгоисты и потому добиваемся независимости, благосостояния, признания наших прав, потому жаждем любви, ищем деятельности и не можем отказывать без явного противоречия в тех же правах другим.

Самолюбие, проклятое самолюбие — вот где начало всех гнусностей…

Самые жестокие, неумолимые из всех людей, склонные к ненависти, преследованию, — это ультрарелигиозники.

Свобода лица — величайшее дело: на ней и только на ней может вырасти свобода народа. В себе самом человек должен уважать свою свободу и чтить ее не менее, чем в ближнем, чем в целом народе.

Сильно живое слово, ничего не остановит его…

Слово эгоизм, как и слово любовь, слишком общи: может быть гнусная любовь, может быть высокий эгоизм. Эгоизм развитого, мыслящего человека благороден, он-то и есть его любовь к науке, к искусству, к ближнему, к широкой жизни, к независимости; любовь ограниченного дикаря… — высший эгоизм.

Смех — одно из самых сильных орудий против всего, что отжило и еще держится, бог знает на чем, важной развалиной, мешая расти свежей жизни и пугая слабых.

Современная наука начинает входить в ту пору зрелости, в которой обнаружение, отдание себя всем становится потребностью. Ей скучно и тесно в аудиториях и конференц-залах; она рвется на волю, она хочет иметь действительный голос в действительных областях жизни.