Сергей Мазуркевич - Коллекция заблуждений. Люди. Том второй

Улыбнитесь

В 1789 и 1790 годах адмирал Василий Яковлевич Чичагов одержал блистательные победы над шведским флотом, которым командовал сначала герцог Зюдерманландский, а потом сам шведский король Густав III. Старый адмирал был осыпан милостями императрицы. При первом после того приезде Чичагова в Петербург императрица приняла его милостиво и изъявила желание, чтобы он рассказал ей о своих походах. Для этого она пригласила его к себе на следующее утро. Государыню предупреждали, что адмирал почти не бывал в хороших обществах, иногда употребляет неприличные выражения и может не угодить ей своим рассказом. Но императрица осталась при своем желании. На другое утро явился Чичагов. Государыня приняла его в своем кабинете и, посадив против себя, вежливо сказала, что готова слушать. Старик начал! Не привыкнув говорить в присутствии императрицы, он робел, но чем дальше входил в рассказ, тем больше оживлялся и наконец пришел в такую восторженность, что кричал, махал руками и горячился, как бы при разговоре с равным себе. Описав решительную битву и дойдя до того, когда неприятельский флот обратился в полное бегство, адмирал все забыл, ругал трусов-шведов, причем употреблял такие слова, которые можно слышать только в толпе черного народа. «Я их! я их!» – кричал адмирал. Вдруг старик опомнился, в ужасе вскочил с кресел, повалился перед императрицей!

– Виноват, матушка, ваше императорское величество!

– Ничего, – кротко сказал императрица, не давая заметить, что поняла непристойные выражения, – ничего, Василий Яковлевич, продолжайте, я ваших морских терминов не разумею.

По-настоящему золотым (причем в прямом смысле) этот век был для многочисленных любовников государыни, которых она по имеющейся у нее дурной привычке превращала в государственных деятелей. Самым выдающимся из них был князь Потемкин, остальные же больше принесли вреда государству, нежели пользы. Так, «государственная деятельность» одного из них Платона Зубова привела по оценке историка Казимира Валишевского к следующим результатам: «Подорванная дисциплина в армии, развитие роскоши и сибаритства в офицерских кругах, опустошенная казна и переполненные тюрьмы таковы по словам компетентных авторитетов, памятники административной деятельности фаворита в области внутренней политики».

Державин писал по этому поводу: «Коротко сказать, сия мудрая и сильная Государыня, ежели в суждении строгого потомства не удержит по вечность имя великой, то потому только, что не всегда держалась священной справедливости, но угождала своим окружающим, а паче своим любимцам, как бы боясь раздражать их; и потому добродетель не могла, так сказать, сквозь сей закоулок пробиться и вознестись до надлежащего величия; но если рассуждать, что она была человеком, что первый шаг ее восшествия на престол был не непорочен, то и должно было окружить себя людьми несправедливыми и угодниками ее страстей; против которых явно восставать, может быть, и опасалась, ибо они ее поддерживали».

Тот же Валишевский об эпохе Екатерины в своей книге «Вокруг Трона»: «Ее империя также обнаруживает для внимательных наблюдателей признаки истощения и нужды. В письме, к графу Воронцову от 3 апреля 1755 года Безбородко подводит итог общему положению и картина получается крайне мрачная: чтобы встретить турецкую флотилию из 35 кораблей, выставленных Портой на Черном море, имеется только десять судов, наполовину сгнивших: они были построены из плохого материала, флот из весельных галер, на который рассчитывали, вовсе не существует…

Безбородко принадлежит к числу недовольных, но его свидетельство не единичное. Современники почти единодушны в своем мнении о приближающемся страшном кризисе: политика Екатерины довела все пружины правительственной машины до такого напряжения, которое далеко превышает силу их сопротивления: во всех областях средства не могут удовлетворить предъявляемых к ним требованиям, и Россия не может выдержать той роли, которую ей навязали».

Больше всего, конечно же, от неразумного правления «мудрой» царицы-философа страдали простые люди. Государыня больше думала о том, что написать Вольтеру, нежели о том, как помочь голодающим крестьянам. Так, князь Щербатов пишет («О состоянии России в рассуждении денег и хлеба»): «Московская, Калужская, Тульская, Рязанская, Белгородская, Тамбовская губернии, вся Малороссия претерпевает непомерный голод, едят солому, мякину, листья, сено, лебеду, но и сего уже недостает, ибо к несчастью и лебеда не родилась и оной четверть по четыре рубля покупают. Когда мне из Алексинской волости привезли хлеб, испеченный из толченого сена, два из мякины и три из лебеды, он в ужас меня привел, ибо едва на четверть тут четвертка овсяной муки положена. Но как я некоторым сей показал, мне сказали, что еще сей хорош, а есть гораздо хуже. А однако никакого распоряжения дальше, то есть до исхода февраля месяца, не сделано о прокормлении бедного народа для прокормления того народа, который составляет силу империи…»

В тот же год, о котором идет речь в «Размышлениях» Щербатова, то есть зимой и весной 1787 года Екатерина совершает свое знаменитое путешествие по России, ознаменовавшееся огромными тратами государственных средств.

Цитата на полях

…Не рожденная от крови наших государей, жена, свергнувшая своего мужа возмущением и вооруженною рукою, в награду за толь добродетельное дело корону и скипетр российский получила, купно и с именованием благочестивые государыни, яко в церквах о наших государях моление производится.

Не можно сказать, чтобы она не была качествами достойна править толь великой империей, естли женщина возможет поднять сие иго, и естли одних качеств довольно для сего вышнего сану. Одарена довольной красотой, умна, обходительна, великодушна и сострадательна по системе, славолюбива, трудолюбива по славолюбию, бережлива, предприятельна, некое чтение имеющая. Впрочем мораль ее состоит на основании новых философов, то есть не утвержденная на твердом камени закона божия, и потому, как на колеблющихся свецских главностях есть основана, с ними обще колебанию подвержена. Напротив же того, ее пороки суть: любострастна, и совсем вверяющаяся своим любимцам, исполнена пышности во всех вещах, самолюбива до бесконечности, и не могущая себя принудить к таким делам, которые ей могут скуку наводить, принимая все на себя, не имеет попечения о исполнении и, наконец, толь переменчива, что редко и один месяц одинакая у ней система в рассуждении правления бывает…

Сама императрица, яко самолюбивая женщина, не токмо примерами своими, но и самым ободрением пороков является, желает их силу умножить.