Майя Горина - Сказки Шехерезады нового века Том 1

бы достаточно, чтобы упрочить за ним навсегда одно из первых мест

в пантеоне всемирной литературы. Не менее, вероятно, велик он и как

художник-вестник Вечно-Женственного; только искать веяние этого

Начала нужно не в замутненных, душевно искалеченных, внутренне по-терявшихся, снижаемых собственной истеричностью образах Настасьи

Филипповны или Катерины Ивановны, а в том варианте общечеловеческой темы, на Западе разработанной в лице Маргариты и Сольвейг, который у нас создал именно Достоевский. История Сони Мармеладовой и

Раскольникова (герои романа «Преступление и наказание») — это потрясающее свидетельство о том, как «вечно-женственное влечёт нас ввысь»

(«Фауст» Гёте).

132

Но еще более велик Достоевский именно тем, что проводит нас, как Вергилий проводил Данте, по самым темным, сокровенно гре-ховным, самым не озаренным кручам, не оставляя ни одного уголка

— неосвещенным, ни одного беса — притаившимся и спрятавшимся.

В этом и состояла главная особенность его миссии: в просветлении

духовным анализом самых темных и жутких слоев психики. В этом

отношении он является не только великим, но, пожалуй, глубочай-шим писателем всех времен. Дальше перед ним начиналось другое: пронизывание таким анализом и светлых слоев, но на этой дороге он

едва успел сделать первые шаги. Во всяком случае если для тех конечных целей демиурга, о которых я говорил в предыдущей главе, нужно

предельно расширить границу личности и включить в зону, ею охваченную, самые кромешные слои инфрафизики (ада) (ибо пока они не

изведаны, они не могут быть и просветлены), то никто не сделал для

этого так много, как Достоевский. Я не случайно упомянул Данте. Но, чтобы правильно понять эту связь, следует ясно отдавать себе отчет

в различных планах, различных формах и стадиях подобного спуска

в инфрафизические слои (миры, или слои, или сакуалы демонической

основы).

Работа даймона над Достоевским сосредоточивалась преимущественно на развитии его способности высшего понимания других

человеческих душ; другие его духовные органы оставались только при-открытыми. Поэтому в его творениях заключены не прямые, не откры-тые образы иноматериальных реальностей, как у Данте, но их функции

в слое человеческой психики, человеческих деяний и судеб. Человек, сохранивший о подобных спусках воспоминание более отчетливое, мог

бы различить функции таких слоев нисходящего ряда в психике и деяниях многих героев Достоевского. Он обнаружил бы функции Дуггура, Шим-бига и Дна (одни из нижних слоёв Шаданакара) в душе Ставрогина

и Свидригайлова; Друккарга и Гашшарвы (ещё более нижние слои) — в

душе Петра Верховенского, функцию Гашшарвы и Цебрумра — слоя

антицеркви — в Великом Инквизиторе (один из героев романа «Братья

Карамазовы»). В личности Ивана Карамазова обнаружились бы функции многих различных миров и восходящего, и нисходящего ряда. Глава

«Кана Галилейская» — явное воспоминание о Небесной России, может

быть, даже отблеск Голубой пирамиды — Трансмифа Христианства, и

вообще в психике Мышкина (герой романа «Идиот»), Алеши Карамазова, особенно старца Зосимы, чувствуются следы полузабытых странствий

по очень высоким слоям. В образ и даже в слова Хромоножки (одна из

героинь романа «Идиот») вложено воспоминание о великой стихиали

133

— Матери-Земле. Галерея человеческих образов, созданных Достоевским, не имеет себе равных, и не в одной только русской литературе. Недаром

ни один русский писатель, кроме Толстого, не пользуется такой незы-блемой всемирной славой. Каждому известно, что идеи философские, религиозные, нравственные, психологические, социально-исторические, культурные, выдвинутые Достоевским, поистине неисчислимы. (Однако

в «Дневниках» Достоевского есть глубоко ошибочные страницы, с чем

согласен Творец. — М. Г.) Я ограничусь указанием лишь на две из них, имеющие, с метаисторической точки зрения, значение совершенно особое (1).

3. Идеи Достоевского и Толстого

Первая —это та трактовка революционного движения того времени, за которую Достоевский получил впоследствии прозвание «пророка

русской революции». В «Бесах» можно обнаружить массу деталей, верно подмеченных Достоевским у народовольцев, но не передавшихся их

историческим преемникам. Эти последние именно потому и отрицают

свое родство с персонажами знаменитого романа и считают его вообще

поклепом на революцию. Но если суметь отделаться от этой ослеплен-ности яркими деталями, обнажится некая субстанция, общая как для

Верховенского и его сподвижников, так и для их исторических потомков,

— некий «корень вещей». И те и другие жаждали крушения существую-щего порядка, дабы «строить самим». Те и другие шли к этому путем рас-шатывания общественных устоев и, наконец, вооруженного переворота.

Те и другие не только были беспощадны и лишены всякого намека на

чувство жалости, благодарности или снисхождения, но ненавидели все, им мешающее, жгучей, мстительной, неудержимой ненавистью. Одни

предвидели, а другие осуществляли на свой лад необходимость пустить

легенду об «Иване-царевиче», чудотворном вожде. Одни мечтали, а другие осуществляли «раз в несколько лет всеобщую судорогу», уносящую

гекатомбы жертв. Одни мечтали, а другие осуществляли воспитание новых поколений, воображающих себя свободными и лишенными души.

Те и другие — две последовательные стадии в развитии одной и той же

тенденции, несмотря на то что метаисторические силы, стоявшие за каждой из этих стадий, были, как постараюсь я показать впоследствии, не

идентичными, хотя и весьма родственными.

Другая идея Достоевского имеет не менее прямое отношение к

конечным целям демиурга и вообще к нашему и общечеловеческому

134

будущему. Идея эта изложена в известном диалоге Ивана Карамазова с

иноками в монастыре (глава в (1) «Буди, буди!»). Заключается же идея в

уповании на то, что в историческом будущем осуществится нечто, проти-воположное римской католической идее превращения церкви в государство (так, по крайней мере, понимал католическую идею Достоевский): превращение государства в церковь. Семьдесят пять лет назад такая идея

казалась каким-то утопическим анахронизмом, двадцать пять лет назад — бредом мистика, оторванного от жизни; сейчас же она заставляет

призадуматься; через десять или двадцать лет (через 5 — 10) она начнет

свое победоносное шествие по человечеству. Естественно, что задачу эту

Достоевский возлагал не на Розу Мира, предвидеть которую в XIX веке

не мог даже он, а на православие.