Мигене Гонсалес-Уипплер - Что происходит после смерти [Научные и личные свидетельства о жизни после смерти]

— Я готов, — ответил я без промедления, горя нетерпением начать свое новое путешествие.

— Да будет так, — очень серьезно сказал Джеремия. — Именно на Терре ты будешь иметь дело с материей на протяжении всего своего дальнейшего пути духовного развития. Это самое трудное для душ место, где им приходится преодолевать тяжелые искушения материи. Вот почему каждая жизнь на Терре — это великое испытание духа. Если ты сможешь побороть основные инстинкты своего земного тела, то очень быстро продвинешься на пути самосовершенствования и встретишься с Вердигрис значительно раньше.

Эти слова укрепили мою решимость, но мой дух все же имел еще одно не дававшее ему покоя сомнение.

— Как могу я поручиться, что мое новое воплощение не отвергнет уроки, которые я усвоил?

— Действуй через свой дух, а не физическое тело, — ответил Джеуб. — Тело преходяще. Это иллюзия чувств. Никогда не позволяй ему возобладать над твоим духом.

— И как же мне осуществить это?

— Жертвуй ради других и отдавай им то, что тебе хотелось бы иметь самому, — вмешался Джеремия. — Только отдавая себя, ты сможешь победить материю. А теперь отдыхай, — добавил он нежно. — Когда ты проснешься, ты снова будешь на Земле.

Замерев в свете, пронизывавшем пространство душ, подобно сияющему облаку, я медленно погрузился в целительный сон, в котором дух восстанавливает свои энергии, прежде чем вступить в новую жизнь. Все вокруг меня, тонкие формы других душ купались в нескончаемых лучах мерцающего света. Они также наслаждались блаженством духовного отдохновения.

В течение двух первых лет моей второй жизни на Терре Джеуб и Джеремия постоянно были рядом со мной. Даже когда я начал говорить и ходить, они оставались поблизости. Но потихоньку они все реже и реже посещали меня, а затем я вовсе перестал их воспринимать.

Мои страдания в этой жизни начались, когда я еще едва что-либо понимал. На этот раз я родился в прекрасном городе Калинга, расположенном на берегу Бенгальского залива в волшебных и загадочных землях Индии. В момент моего рождения в обществе существовала кастовая система, и чтобы искупить свою гордыню прошлого рождения, я имел несчастье родиться в пятой, низшей касте всеми презираемых изгоев, или неприкасаемых париев. Меня звали Чандра. Мои родители и я жили в жалкой хибарке из двух крошечных комнат. Первая комната служила кухней, столовой и гостиной, а в задней мы спали. Пол был земляной. Моя бедная мать готовила ничтожно малое количество пищи, которую отец добывал любой случайной работой, перепадавшей ему у соседа. Этот человек относился к касте шудр, которая была лишь на одну ступеньку выше нашей, и был почти так же презираем, как и мы, но он получал удовольствие, унижая и помыкая моим отцом при каждом удобном случае. Он давал моему отцу самую грязную работу — например, вычищать выгребные ямы, — и плата за это была настолько мизерной, что нам едва хватало на еду.

Вскоре после меня родилась моя сестра Аида, за ней — Нарда, а еще через два года — Дакмар. Если мы почти голодали, когда были втроем, то рождение сестер значительно ухудшило ситуацию. Когда родились мои братья Парсис, Гупта и Канишка, мне пришлось идти на улицу и просить милостыню, чтобы помочь семье. Мне было девять лет, но из-за недоедания я выглядел гораздо младше. Кожа да кости, прикрытые жалкими лохмотьями. Иногда более состоятельные женщины проникались жалостью ко мне и бросали несколько монет или немного еды — но только если я не приближался к ним слишком близко. Поскольку я был из касты неприкасаемых, даже легкое прикосновение моих пальцев могло загрязнить их, как считалось в то время в Индии.

Видеть такую щедрость, однако, мне приходилось не так часто, чаще в меня летели камни, проклятия и плевки. Никто не желал видеть бродившего поблизости парию. Почти каждый день я приходил домой, покрытый синяками и плевками. У моей бедной матери сердце разрывалось каждый раз, когда она видела мое состояние, а завтра я должен был снова выходить на улицу в надежде на чье-то неожиданное сострадание.

Голод, тяжелый труд и туберкулез доконали моего отца, и он умер, когда мне было двенадцать лет. Моя мать упорно боролась с той же страшной болезнью, со страхом думая о том, что будет с ее маленькими детьми, если она умрет. Моему самому младшему брату не было еще и двух лет.

Осознание того, что я единственная опора и поддержка своей семье, обострило мои инстинкты и природный разум, и я всегда находил возможность что-нибудь да принести домой. Через некоторое время у одного нищего я научился хитрому приему. Мы обычно ходили к одному из многочисленных в городе торговых ларьков и прикасались к пище и овощам, которые выставлялись на улице. Это сразу же делало их несъедобными для остальных, так как они уже считались оскверненными, и продавцы выбрасывали эти продукты на улицу, где мы их и подбирали. Эта уловка некоторое время помогала нам выжить, но вскоре стала столь распространенным явлением, что торговцы начали либо нанимать охрану, либо убирать свои изделия внутрь магазина, где они были вне нашей досягаемости. И голод снова вернулся в семью, и снова мне пришлось придумывать выход из положения.

Однажды, бродя по городу, я оказался в районе, куда обычно не заходил, — недалеко от царского дворца, который раньше я видел лишь издали. Тихо, стараясь оставаться незамеченным для охраны, я осторожно обошел величественные стены, окружавшие роскошное здание. Очарованный, я загляделся на дивные сады, которые можно было видеть через резную ограду. Вдруг я заметил узкое отверстие в стене, бывшее частью узора. Недолго думая, я пролез в него и оказался в саду.

Прячась за благоухающими кустами жасмина, я прошелся по саду, стараясь далеко не отходить от стены — в случае, если придется уносить ноги. Через некоторое время я уловил изысканный аромат пищи, исходивший из одной части здания. Забыв всякую осторожность, я поддался искушению и пошел на запах, пока не дошел до дверей дворцовой кухни. Едва держась на ногах от голода, я вытянул руку, чтобы открыть дверь, и вдруг оказался лицом к лицу с огромным мужчиной внушительной наружности и с седыми усами.

Я застыл от ужаса и так бы и остался стоять, если бы он не схватил меня своей гигантской рукой и не втащил внутрь. Когда я пришел в себя, я понял, что нахожусь в кладовой, набитой таким количеством продуктов, что я и представить себе не мог. Человек, втащивший меня сюда, назвал себя Сиддхартхой, царским поваром. Он сказал, что моя дерзость могла стоить мне жизни, если бы дворцовая стража обнаружила меня. Когда я спросил его, к какой касте он принадлежит, понимая, что он прикоснулся к парии, он сказал, что принадлежит к вайшьям, третьей касте, но что кастовая система для него ничего не значит, потому что он отказался от индуистской религии и практикует буддизм.