Мария-Луиза фон Франц - О снах и о смерти

Эдингер интерпретирует этот сон и эту вещь как квинтэссенцию, цель и окончание физического существования. Эта квинтэссенция должна быть сохранена в качестве вклада в коллективную или трансперсональную библиотеку, т. е. своего рода «духовную казну». Удивительным образом этот сон напоминает идею «небесного сарая» Симона Волхва, в который необходимо принести плоды или фрукты.

Эти фрукты или плоды загробного мира часто описываются как философский камень, золотые фрукты, алмазное тело и т. д. Т. е. как нечто постоянное и завершённое, в то время как эго-сознание принадлежит жизни во времени и, скорее, воспринимается как поток определённых представлений. В сообщении Юнга от повседневного, обычного эго отпадают надежды, желания, страхи и т. д., т. е. оно лишается эмоционального отношения к будущему, и остаются только прошлое и настоящее. Эти желания и страхи, по всей видимости, уходят своими корнями в Б-сознание Гиди, которое тесно связано с телесной сферой.

Другой случай Муди описывает отношение «очищенного эго» к Самости («бытию света») следующим образом:

«Когда моё сердце перестало биться, я почувствовал себя так, будто бы я круглый мяч или маленький шарик, а я сам нахожусь внутри него. Я просто не могу это описать так, чтобы Вы поняли».[9] Это изображение особенно бросается в глаза, т. к. по всей видимости, оно описывает «правильное» («должное») отношение эго к самости, т. е. то, в котором эго является частью целого, но в то же время оно едино с этим целым. Именно отношения между эго и Самостью пытался построить Юнг в каждом анализанде, занимаясь глубинной психологией на протяжении всей жизни.[10] Отождествлённое с Самостью эго страдает инфляцией. Если же эго становится слишком далёким от самости, погружаясь в желания, надежды и опасения, оно теряет себя в мире. Приведённые выше примеры иллюстрируют необычные и даже парадоксальные отношения между очищенным эго и Самостью. Иногда происходит слияние эго и Самости, но в остальное время эго и Самость разделены, как если бы маленький шарик был включён в большой. До тех пор, пока эго не очищено, оно переживает себя как отделённое от Самости, очищенное эго же в значительной степени слито с Самостью. Однако осознание эго себя, которое необходимо для восприятия Самости, кажется непрерывным. Юнг говорил, что эго является неотъемлемой частью Самости, и оно может быть использовано как часть, заменяющая целое, когда в памяти откладываются значимые осознания. Но когда мы хотим сделать акцент на психической совокупности, лучше использовать термин «Самость». В нём не стоит вопрос противоречивого определения, но он отличается от стандартной позиции.[11]

Наиболее красиво образ отношений между эго и Самостью представлен в изложенном выше видении, которое описывает их как включение маленького шара в большой.

Но всё же при смерти что-то теряется. Вместе с угасанием аффектов, эмоций и желаний, исчезает также и то, что называют «человеческой теплотой». Иногда можно наблюдать умирающих людей, чьи реакции странным образом «далеки» или «отделены» от человеческих отношений так, будто бы они выключаются из них.[12] Таким образом, через очищение происходит угасание желаний и страхов эго. Это стало для меня очевидным в течение трёх недель после утраты отца. Он скоропостижно скончался, когда меня не было дома и, естественно, эта утрата тогда поглотила всё моё внимание. И мне приснился следующий сон:

Было около десяти часов вечера, на улице было темно. Я услышала звонок в дверь и заранее знала, что это пришёл мой отец. Я открыла дверь, там стоял он со своим чемоданом. Из Тибетской книги мёртвых я помнила, что людям, которые внезапно умерли, стоит сообщить об их смерти, но до того, как я успела произнести это, он улыбнулся и сказал мне: «Конечно, я знаю, что я уже мёртв, но могу ли я навестить тебя?». Я ответила: «Конечно, проходи. Как ты, чем ты занят? Ты счастлив?». Он сказал: «Разреши мне вспомнить, что вы, живые, называете словом «счастье». Да, если говорить на твоём языке, я счастлив. Я в Вене (в его родном городе, который он любил всю свою жизнь), и я учусь в музыкальной академии». Затем он зашёл в дом, мы поднялись по лестнице, и я захотела проводить его в ту комнату, где он раньше спал. Он ответил: «Нет, не нужно, теперь я только гость». Он положил свой чемодан и произнёс: «Живому и мёртвому не следует находиться вместе слишком долго. Лучше оставь меня сейчас одного. Спокойной ночи». И жестами он указал мне, что не следует обнимать его, нужно уйти. Я пошла в свою комнату, думая о том, что забыла выключить электрическую плиту, и есть опасность пожара. В тот момент я проснулась, покрытая потом и с чувством ужасного жара.

Юнг проинтерпретировал этот сон на внешнем уровне как сон о моём реальном отце.[13] Он сказал, что возвращение моего отца в любимый город означает «возвращение домой», как часто символически говорится о смерти. Мой отец был музыкантом, но никогда не совершенствовал этот дар; по-видимому, во сне он пытался нагнать то, что упустил в жизни. Но особенно важным было его странное замечание о том, что значит «быть счастливым». По-видимому, его представления о счастье сильно отличались от того, что он понимал под этим словом, будучи живым. Это напоминает мне одну из сказок Бретона, в которой живому наблюдателю кажется, будто Смерть бьёт его жену по щекам, в то время как она воспринимает удары Смерти как нежные поцелуи. По всей видимости, после смерти чувства настолько трансформируются, что их становится невозможно выражать языком живых.

Также, в этом сне следует отметить образ горячей печи и моё ощущение ужасного жара при пробуждении. Интерпретация Юнга состояла в том, что пребывание в холодном мире призраков приводит к сильному физическому ощущению жара, который выполняет функцию защиты от заражения холодом смерти. Более подробно он объясняет это в своём письме.[14] Человек, которому было адресовано это письмо, почувствовал призрачное присутствие своего брата, погибшего в результате несчастного случая в Западной Африке. И во сне они разговаривали друг с другом. Брат внезапно запрыгнул в озеро, когда сновидец наблюдал за муравейником. Затем контакт прервался. Сновидец отметил, что этот контакт был похож на телефонную связь, которая прерывается, когда электрический ток, бегущий по проводам, медленно угасает: он знает, что человек на том конце провода ещё здесь, но слышит его голос всё менее и менее отчётливо. Юнг ответил ему, что он действительно говорил со своим умершим братом.

Естественно, у нас нет никакого представления о вечном и внепространственном существовании, но психологически и эмпирически мы можем ощутить присутствие мёртвых или их появление в снах. Я отношусь к такому опыту очень серьёзно, поскольку многие вещи предстают в специфическом свете именно в сновидениях, где «психологические» структуры выступают просто как условия существования. Постоянное присутствие мёртвого тоже относительно, т. к. через несколько недель или месяцев связь тускнеет или прерывается вовсе, хотя позже спонтанные столкновения с умершим тоже возможны. Однако после этого периода нескольких недель или месяцев ощущение присутствия мёртвого в доме уже исчезает. Такая связь с мёртвыми таит в себе определённую опасность, т. к. она слишком сильно опутывает сознание живого человека и слишком глубоко погружает его в трансцендентный опыт бессознательного, в феномен диссоциации. Это нашло отражение в твоём сне о тропинке к озеру (бессознательному). В этот момент активизируется симпатическая нервная система, которая отвечает за глубинные уровни бессознательного, и опасное расщепление элементов психики представлено во сне в образе муравьёв.