Карлос Кастанеда - Путешествие в Икстлан [Альтернативный перевод]

Я никогда в жизни не видел и не слышал большой кошки на воле. И тот факт, что я находился всего в какой-то паре метров от зверя, никак не укладывался у меня в голове.

Дон Хуан терпеливо выслушал все мои соображения по поводу истории с горным львом.

— Слушай, а почему эта большая кошка внушает тебе такой страх? Ты прямо трепещешь перед ней, — выпытывающе спросил он. — Ведь с такого же расстояния тебе приходилось наблюдать практически всех животных, которые здесь водятся. Но они тебя в такое состояние не приводили. Тебе нравятся кошки?

— Нет.

— А-а-а… Ну тогда забудь о ней. Собственно, урок состоял вовсе не в том, чтобы научиться охотиться на львов.

— А в чем?

— Маленькая ворона указала мне на то место возле болота, и там я увидел возможность дать тебе понять, как человек действует, когда находится в настроении воина. Вчера ночью, например, ты действовал, находясь в соответствующем настроении. Ты четко себя контролировал, и в то же время был полностью отрешен, когда спрыгнул с дерева и подбежал ко мне. Ты не был парализован страхом. А потом, у вершины утеса, когда зарычал лев, ты двигался очень хорошо. Я уверен, что ты не поверил бы в то, что совершил, если бы взглянул на этот утес днем. Большая степень отрешенности сочеталась в твоем состоянии с не меньшей степенью самоконтроля. Ты не отпустился (не сдался) и не намочил штаны, и в то же время отпустился и взобрался на ту стену в полной темноте. Ты мог отклониться от тропы и погибнуть. Для того чтобы вскарабкаться на ту стену в темноте, тебе нужно было держаться за самого себя и отпустить себя одновременно. Это и есть то, что я называю настроением воина.

Я возразил, что все, что я совершил прошлой ночью, было результатом моего страха, а вовсе не настроения, соединившего в себе самоконтроль и отрешенность.

— Я знаю, — произнес он с улыбкой. — И именно поэтому я хотел показать тебе, что ты способен превзойти самого себя, если будешь находиться в нужном настроении. Воин сам создает свое настроение. Ты об этом не знаешь. В этот раз в настроение воина тебя ввел страх, но теперь, поскольку оно тебе знакомо, то для вхождения в него ты сможешь воспользоваться чем угодно.

Я хотел начать спорить, но для этого моим мыслям не хватало четкости. Непонятно почему, мне вдруг стало досадно.

— Очень удобно действовать, всегда находясь в настроении воина, — продолжал дон Хуан. — Оно прорывается сквозь чепуху и оставляет человека очищенным. Это было великолепное чувство, когда ты достиг вершины, правда?

Я сказал, что понимаю, о чем он говорит, однако чувствую, что попытки применить то, чему он меня учит, в повседневной жизни, были бы полным идиотизмом.

— Каждый из поступков необходимо совершать в настроении воина, — объяснил дон Хуан. — Иначе человек становится уродливым и безобразным. В жизни, в которой не хватает настроения воина, отсутствует сила. Посмотри на себя. Все обижает и расстраивает тебя. Ты ноешь, жалуешься и чувствуешь, что каждый заставляет тебя плясать под свою дудку. Сорванный лист на ветру! В твоей жизни отсутствует сила. Какое, должно быть, мерзкое чувство! Воин же, с другой стороны, это охотник. Он просчитывает все. Это называется контролем. Но, закончив свои расчеты, он действует. Он отпускает все. Это — отрешенность. Воин никогда не уподобляется листу, отданному на волю ветра. Никто не может толкать его. Никто не может заставить его действовать во вред себе или вопреки его решению. Воин настроен на выживание, и он выживает самым оптимальным способом.

Мне понравилась его установка, хотя она и была идеалистической. С точки зрения того сложного мира, в котором я жил, она выглядела слишком упрощенной.

Дон Хуан только посмеялся над моими аргументами. Я же продолжал настаивать на том, что настроение воина никак не сможет помочь мне преодолеть чувство обиды и уберечь от реального вреда, наносимого действиями окружающих, как например в том гипотетическом случае, когда тебя физически преследует и изводит жестокий и злобный человек, облеченный властью.

Дон Хуан расхохотался и сказал, что пример вполне удачный.

— Воина можно ранить, но обидеть его — невозможно, — сказал он. — Пока воин находится в соответствующем настроении, для него не существует ничего оскорбительного в действиях окружающих. Прошлой ночью лев тебя совсем не обидел, правда? И то, что он преследовал нас, ни капельки тебя не разозлило. Я не слышал от тебя ругательств в его адрес. И ты не возмущался, говоря, что он не имеет права нас преследовать. Он мог быть самым жестоким и злобным из всех известных тебе львов, не это не принималось во внимание, когда ты боролся за то, чтобы спастись от него. Единственной относящейся к делу вещью, являлось стремление выжить, в чем ты отлично преуспел. Если бы ты был один, и льву удалось бы до тебя добраться и насмерть тебя задрать, тебе бы и в голову не пришло пожаловаться на него, обидеться или почувствовать себя оскорбленным его действиями. Так что настроение воина не является противоестественным ни для твоего, ни для чьего-либо мира. Оно необходимо тебе для того, чтобы прорваться сквозь пустую болтовню.

Я принялся излагать свои соображения по этому поводу. Льва и людей с моей точки зрения нельзя ставить на одну доску. Ведь о ближних своих я знаю очень много; мне знакомы их типичные уловки, мотивы, мелкие ухищрения. О льве же я не знаю ничего. В действиях моих ближних обидным является то, что они злобствуют и делают подлости сознательно.

— Я знаю, я знаю, — терпеливо проговорил дон Хуан. — Достичь состояния воина — очень непросто. Это — революция. Одинаковое отношение ко всему, будь то лев, водяные крысы или люди — изумительное действие духа воина. Для этого необходима сила.

Вторник, 28 декабря 1961

Мы отправились рано утром. Сначала ехали на юг, а затем повернули на восток, в горы. Дон Хуан взял с собой две тыквенные фляги с едой и водой. Мы перекусили в машине, а потом оставили ее и двинулись в путь пешком.

— Держись поближе ко мне, — проинструктировал меня дон Хуан, прежде чем мы отправились. — Эта местность тебе незнакома, поэтому не стоит рисковать. Ты вышел на поиски силы, и в зачет идет каждый твой шаг. Следи за ветром, в особенности — ближе к концу дня. Следи за тем, как он меняет направление, и всегда занимай такое положение, чтобы я заслонял тебя от него.

— Что мы будем делать в этих горах, дон Хуан?

— Ты охотишься за силой.

— Я хотел спросить, чем конкретно мы будем заниматься?

— За силой невозможно охотиться по какому-либо плану. Впрочем, как и за дичью. Охотник охотится на то, что ему попадается. Поэтому он все время должен находиться в состоянии готовности. Ты уже кое-что знаешь о ветре и самостоятельно можешь охотиться на силу, в нем заключенную. Но существует много других вещей, о которых ты не знаешь, но которые, подобно ветру, в определенное время и в определенных местах становятся центрами силы. Сила — штука очень своеобразная. Ее невозможно взять и к чему-нибудь пригвоздить, привязать и сказать, что же это в действительности такое. Она является чувством, которое возникает у человека в отношении определенных вещей. Сила всегда бывает личной, она принадлежит только кому-то одному. Мой бенефактор, например, одним лишь взглядом мог заставить человека смертельно заболеть. Стоило ему бросить на женщину такой взгляд, как она увядала. Но это вовсе не значит, что заболевали все, на кого он смотрел. Его взгляд действовал лишь тогда, когда в этом участвовала его личная сила.