Карлос Кастанеда - Отдельная реальность: Дальнейшие беседы с доном Хуаном

Вдруг над кустами послышались взмахи крыльев огромной птицы. Казалось, она кружится надо мной. Количество скрипов снова начало возрастать. То же самое произошло и со взмахами крыльев. Через некоторое время целая стая гигантских птиц махала мягкими крыльями у меня над головой. Потом и те, и другие звуки как бы слились, образовав мощную обволакивающую волну. Я чувствовал, что плыву, взвешенный в огромной пульсирующей волне. Скрипы и хлопанье были настолько ровными и плавными, что я мог чувствовать их всем телом. Хлопанье крыльев стаи птиц тянуло меня сверху вниз, тогда как пищание армии крыс толкало меня снизу и давило на все тело.

У меня уже не было никаких сомнений в том, что из-за своей дурацкой глупости я навлек на себя нечто совершенно ужасное. Я сжал зубы и, глубоко дыша, начал петь свои пейотные песни.

Так продолжалось довольно долго. Я сопротивлялся изо всех сил. Когда звуки утихли, снова наступила ничем не прерываемая тишина, в том виде, в котором я привык ее воспринимать; то есть я мог различать лишь естественные звуки насекомых и шум ветра. Период тишины оказался для меня более вредным, чем «звуковая атака» — я взялся обдумывать свое положение, и от этого запаниковал. Я знал, что погиб — у меня не было ни знаний, ни выносливости, ни сил, чтобы отразить то, что на меня обрушилось. Скрючившись над собственной блевотиной, совершенно беспомощный, я решил, что настал мой конец, и заплакал. Хотелось подумать о прожитой жизни, но я не знал, с чего начать. Ничто из того, что я сделал в своей жизни, не было достойно этого последнего решающего ударения, так что мне не о чем было думать. Это было исключительное осознание. Да, я сильно изменился с тех пор, как в последний раз испытывал подобный страх. Теперь я был более пустым. Личных чувств, которые я нес с собой, было меньше.

Как поступил бы воин, попав в мое положение? Я задавал себе этот вопрос и приходил к различным заключениям. С моим животом в области пупка было связано что-то исключительно важное. В звуках было что-то сверхъестественное — они целились в мой живот, и шутки дона Хуана были тут ни при чем.

Брюшной пресс все время оставался напряженным, хотя судорог больше не было. Я продолжал петь и глубоко дышать. По телу потекло успокаивающее тепло. Я понял, что если хочу выжить, то должен продолжать действовать так, как учил дон Хуан. В уме я повторил все его инструкции. Я точно помнил, где зашло солнце и как расположены относительно этой точки вершина холма, на которой я сидел, и место, где, скрючившись, лежал сейчас. Прикинув положение своего тела в пространстве и сориентировавшись по сторонам света, я начал переползать так, чтобы в итоге повернуться головой в «своем направлении», то есть на юго-восток. Сначала я медленно, дюйм за дюймом, повернул влево ступни, подвернув их под лодыжки. Затем, отталкиваясь ими, начал передвигать все тело. Но стоило ему немного переместиться в горизонтальной плоскости, как до моей шеи что-то дотронулось. Прикосновение было особенным, я физически ощутил его открытой задней частью шеи. Это произошло настолько быстро, что я невольно вскрикнул и замер. Напрягая мышцы живота и глубоко дыша, я снова запел пейотные песни. Через секунду прикосновение повторилось. Это был мягкий удар или, скорее, толчок. Я съежился. Шея была открыта, и защитить ее не было возможности. Меня снова хлопнули по ней каким-то мягким, почти шелковистым предметом, на ощупь напоминавшим гигантскую кроличью лапу. Еще раз эта штука прикоснулась ко мне, а потом она начала хлопать меня по шее из стороны в сторону, пока я не заплакал. Ощущение было таким, словно стадо безмолвных, гладких и невесомых кенгуру скачет через меня, отталкиваясь от шеи ногами. Каждый раз, когда лапа касалась моей шеи, я даже слышал глухой мягкий звук. Ощущение не было болезненным, но все равно оно сводило с ума. Я знал, что если ничего не сделаю, то свихнусь, вскочу и побегу. Поэтому я снова начал переползать, чтобы развернуть тело головой на юго-восток. Хлопанье по шее усилилось и участилось. В конце концов оно достигло такого бешеного темпа, что я не выдержал и рывком развернулся. Я понятия не имел, что за этим последует, а просто пытался защититься от неотвратимого и необратимого буйного помешательства.

Как только я развернулся, похлопывание по шее прекратилось. После долгой мучительной паузы я услышал треск ломающихся в отдалении веток. Шумы больше не приближались. Казалось, они сосредоточились в определенном месте, расположенном довольно далеко от меня. Через некоторое время хруст веток слился с громким шелестом громадного количества листьев, словно сильный ветер пронесся по всему холму. Казалось, все кусты вокруг меня затрепетали. Хотя ветра не было, шелестящий звук и треск веток вызывали чувство, что весь холм был в огне. Мое тело было твердым как камень. Я сильно вспотел. Мне становилось все теплее и теплее. Я был совершенно уверен, что холм горит. Я не вскочил и не побежал только потому, что так оцепенел, что был практически парализован и даже не мог открыть глаза. В тот момент для меня имело значение только одно — вскочить и убежать от огня. В животе были ужасные спазмы, которые начали отрезать для меня поглощение воздуха. Мне стало трудно дышать. После долгой борьбы я восстановил дыхание и заметил, что шелест утих; лишь время от времени доносилось одиночное потрескивание. Звуки ломающихся веток становились все более и более отдаленными и редкими, пока совершенно не прекратились.

Мне удалось открыть глаза. Сквозь полуприкрытые веки я взглянул на землю перед собой. Было уже светло. Долгое время я ждал, не двигаясь, а затем начал выпрямляться. Я перевернулся на спину. На востоке над холмами взошло солнце.

Только через несколько часов я смог, наконец, выпрямить ноги, встать и потащиться вниз по склону. Я пошел к месту, где меня оставил дон Хуан. До него было, по моим соображениям, километра два, не больше. К полудню я добрался до опушки леса, но пройти оставалось еще не меньше, чем полкилометра.

Я остановился. Не было, наверное, на свете силы, которая могла бы заставить меня идти дальше. Ноги подкашивались. Я подумал о горных львах и попытался взобраться на дерево, но руки не могли удержать вес тела. Я прислонился к камню и примирился с мыслью умереть здесь. Я был убежден, что стану пищей для горных львов или других хищников. У меня не было сил даже бросить камень. Я не был голоден и не хотел пить. Недавно я нашел маленький ручеек и выпил много воды, но вода не помогла мне восстановить силы. Так я и сидел там, совершенно беспомощный, и чувствовал себя больше подавленным, чем испуганным. Я настолько устал, что не заботился больше о своей судьбе и заснул.